Этот дом знают все. Его имя – Государственный ордена Ленина академический Большой театр Союза ССР. Большому театру – двести лет. А его зданию – сто двадцать. Тоже почти юбилейная дата... Но искусство русской оперы, русского балета значительно старше. Спектакли шли начиная с 28 марта 1776 года. Не раз пожары уничтожали сцену, зрительный зал, декорации. Но оставалось живое творчество артистов, композиторов, музыкантов – всех причастных к созданию ежедневных представлений «Оперного дома». Так называли Петровский театр, который возвышался на том самом месте, где теперь стоит Большой.

Если вы откроете сочинение девятнадцатилетнего Лермонтова «Панорама Москвы», то прочтете там такие строки: «...на широкой площади возвышается Петровский театр, произведение новейшего искусства, огромное здание, сделанное по всем правилам вкуса, с плоской кровлей и величественным портиком, на коем возвышается алебастровый Аполлон».

В 1853 году Петровский театр стал жертвой пожара, а спустя три года архитекторы Н. Никитин и А. Кавос отстроили этот дом с еще большим великолепием. Аполлон – покровитель всех искусств – стал бронзовым. Его квадрига – колесница, запряженная четверкой коней, – венчает восьмиколонный античный портик.

Снаружи Большой театр выглядит как эллинский храм, внутри – как дворец. Пурпур и золото. Таков колорит зрительного зала. Он придает интерьеру дворцовую пышность, усиливая праздничное настроение счастливцев, попавших на представление. Но до его начала есть время, чтобы рассмотреть роспись плафона: вокруг 1400-килограммовой хрустальной люстры ведут хоровод музы.

Портал сцены огромен: 20,5 на 17,8 метра; глубина – 23,5 метра. Сцена почти равна по площади зрительному залу. Его длина – 25 метров, ширина – 26,3 метра, высота – 21 метр. Такие параметры в сочетании со всеми остальными особенностями зала – от его конфигурации до материалов отделки – создают уникальную акустику.

Две тысячи сто пятьдесят три зрителя ежевечерне приходят в наш театр. Для них трудятся почти 3 тысячи артистов, педагогов, концертмейстеров, режиссеров, дирижеров, рабочих многочисленных цехов...

Русская опера всегда отличалась народностью. Самую первую афишу нашего дома украшали названия национальных, привлекавших «простую публику» произведений: «Мельник-колдун, обманщик и сват» Соколовского, «Несчастье от кареты» Пашкевича, «Санкт-Петербургский гостиный двор» Матинского...

Здесь шли первые классические русские оперы: «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила» Глинки, «Борис Годунов» и «Хованщина» Мусоргского, «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» Чайковского, оперы Даргомыжского, Римского-Корсакова, Рахманинова – какое созвездие имен и великих творений! Почти все они продолжают жить на сцене Большого. И в каждой из опер бессмертных классиков русской музыки звучит, дышит, живет душа народа. Близость к народному творчеству, глубокое внимание к духовным ценностям русской художественной культуры – вот одна из прекрасных особенностей нашей оперы, одна из самых длительных, самых постоянных, самых драгоценных традиций нашего театра. Эта традиция родилась двести лет назад. И за два века блистательно прошла испытание временем.

Глубочайшая народность русской оперы ощутима всегда и во всем. И прежде всего в необыкновенно живом, отнюдь не «реставраторском» отражении отечественной истории. Наши оперные композиторы властно переносят исполнителей и слушателей в даль минувшего, и мы словно прикасаемся к тем могучим характерам, которые вершили судьбы Руси.

Вспомним «Князя Игоря» Бородина. Вслушайтесь в эту музыку, вдумайтесь в текст либретто, написанного на основе гениального эпоса «Слово о полку Игореве», и перед вами возникнут художественные образы, которые полонят ваше воображение. Глубина мысли. Глубина чувств. Глубина страстей. Героизм органичный, естественный, необходимый, как дыхание-Русская опера в отличие от других, пусть трижды прекрасных национальных оперных школ, сумела создать обобщенный, собирательный образ народа в могучих хоровых эпизодах. Их масштабность, размах, содержательность ассоциируются е фресками Рублева, с монументальной живописью передвижников. Эти хоры рассказывают о боли, страданиях и удали Народа, о его мечтаниях и надеждах.

Нашу оперу всегда отличала глубокая и органичная связь с большой литературой. На оперной сцене обретали новую жизнь создания Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Островского...

И наконец, еще одна особенность музыкального письма русских оперных композиторов, – редкостное умение рисовать звуком картины природы. Достаточно назвать картины времен года в «Снегурочке» Римского-Корсакова и «Рассвет на Москве-реке» – оркестровое вступление к «Хованщине» Мусоргского (имеющее не только «живописное», но и историко-символическое значение).

Большой театр открыл необозримую плеяду отечественных талантов. В небольшой статье нет возможности перечислить даже самых выдающихся мастеров от Барсовой и Держинской до Козловского, Лемешева, Михайлова и Рейзена. Их благодарно помнят нынешние любители оперы. Но нельзя не назвать имен непревзойденных новаторов: Шаляпина, Собинова, Неждановой, чье творчество стало связующим звеном в жизни Большого театра до и после революции. В творчестве этих величайших деятелей русской оперы сосредоточилось все лучшее, что создано нашим театром на протяжении многих десятилетий.

В чем же состояло новаторство этих несравненных, замечательных мастеров?

В том, что на подмостки вышел поющий актер. Те же идеи, те же проблемы органического бытия на сцене, которые увлекали Станиславского, владели умами великих русских певцов – провозвестников нового в каноническом, отягченном к тому времени многочисленными штампами искусстве оперы.

Не формальное «звукоизвлечение», не механическое следование «музыкальному метру», а глубинное постижение жизни человеческого духа, способность фиксировать едва уловимые оттенки настроений, душевных порывов, дар перевоплощения – вот что принесли на сцену Большого его великие певцы.

Недаром сам Шаляпин столь иронически говорил: «Профессора... употребляют темные для меня термины «опереть дыхание», «поставить голос в маску», «поставить на диафрагму», «расширить реберное дыхание». Очень может быть, что все это необходимо делать, но все-таки суть дела не в этом. Мало научить человека петь каватину, серенаду, балладу, романс, надо бы учить людей понимать смысл произносимых ими слов, чувства, вызвавшие к жизни именно эти слова, а не другие».

Отчетливость мысли, масштабность идей, искренность эмоций – вот что подарили оперному театру Шаляпин, Собинов, Нежданова и те, кто принял от них эстафету, сохранив и развив их новаторские традиции. Естественность, одухотворенность, человечность их исполнения были для своего времени откровением. И все это стало основой советской оперной школы, которая поражает именно тем, что воспитывает не просто виртуозов, умеющих «как никто» взять трудную ноту, а поющих актеров, создателей живых сценических образов.

В первые послереволюционные годы Большой театр пережил более чем драматический момент: речь шла о самом его существовании.

Зимой 1919 года на фронтах было тяжелое положение. В стране царили голод, разруха, эпидемии, топливный кризис. Содержание театров обходилось молодому государству непомерно дорого. На заседании Совнаркома было выдвинуто предложение закрыть Большой театр. Докладчик говорил о том, что театр, ставящий «буржуазные онеры», не нужен. Владимир Ильич Ленин поставил вопрос на голосование, заметив попутно, что, с его точки зрения, докладчик «имеет несколько наивное представление о роли и назначении театра... И наследство от буржуазного искусства нам рано еще сдавать в архив...». Победила ленинская точка зрения. Большой театр был сохранен.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.