Большое дыхание

По счетчику Кочура установил, что до порта осталось семьдесят километров. Машина упала невдалеке от хребта. До него оставалось километров пятьдесят, он был виден сейчас сквозь чистый вечерний воздух.

Степан ясно сознавал, что его вряд ли скоро найдут. Машина лежала в лесу, защищенная от взглядов с воздуха пышной зеленью сосен. Конечно, он может давать дымовые сигналы. Но когда вылетят на поиски? Через несколько дней? А пакет? Конечно, надо идти.

Кочура старался вспомнить путь до порта, тайгу, над которой он столько раз пролетал, огромный хребет, долину, заросшую зубчатыми (такими они казались с воздуха) соснами.

- Конечно, надо идти... Идти, как только рассветет.

Он подошел к костру и подкинул в огонь хвороста.

«Спички? Надо беречь спички», - подумал он и спрятал коробку в боковой карман френча.

Журчание напомнило ему о жажде.

Ручей тек невдалеке, выбиваясь из - под земли. Кочура напился и с наслаждением умыл лицо холодной ключевой водой. Здоровой рукой он смочил плечо, нывшее от острой, стреляющей боли. Потом устроил из травы и веток - подобие постели и лег у костра.

Несмотря на усталость он долго не мог уснуть. Ночь шла над лесом, откуда - то из - за хребта, воздух темнел, словно синее море выходило из берегов и затопляло небо.

Ночью ему приснилось, что он плывет в море. Волны разбивались о нос лодки, кропили лицо тяжелыми брызгами. Море шумело тревожно и монотонно. Он проснулся от холода. Шел дождь.

«Спички», - сразу вспомнил Кочура и сунул руку в карман. Он нащупал мокрую, скользкую коробку. Дождь проник сквозь тонкое сукно френча. Кочура спрятал коробку под рубашку, к теплому телу.

Под утро, когда дождь прошел, Степан согрелся и заснул тяжелым и тревожным сном. Когда он проснулся, трава уже подсохла. Солнце стояло высоко. Воздух был влажный и теплый.

Бортмеханик уже темнел. Лицо его заострилось, и, хотя в небе как рыжий коршун плавало солнце и было жарко, Кочура почувствовал, как тянет от Сашко неприятным холодком. Степан подтащил его поближе к машине и прикрыл сосновыми ветвями.

Спичек было не больше десятка. Он чиркнул одной. Головка спички осыпалась.

С тем же результатом он чиркал спички одна за другой.

Три спички он все - таки оставил. Была слабая надежда на то, что спички еще загорятся. Он завернул найденную в машине булку в бумагу. Крошка хлеба упала на землю. Он бережно ее поднял.

Потом еще раз посмотрел на сосны, на холодный пепел костра, на тонкое тело Тертарьяна, солнечные блики, лежащую на крыле машину.

«Всё», - подумал он и пошел навстречу хребту.

Утро следующего дня застало Кочуру у ручья, за тридцать километров от места аварии. Отсюда начинался хребет. Он стоял перед Конурой, огромный и, казалось, недосягаемый. Выгоревшие на солнце камни высились громадами. Кое-где зеленел дикий орешник, чудом выросший на этой суровой почве.

Проснувшись, Кочура почувствовал, что ему жарко. Обильный пот струился по его телу. «Лихорадка», - догадался он. Черпая из ручья холодную ключевую воду, он умылся, освежив лицо. Потом, медленно, прожевывая каждую крошку, съел частицу булки. Левое плечо распухало все сильней. Рукав пиджака казался узким. Степан попробовал снять пиджак, но левая рука не подымалась. Он резко рванул пиджак, и плечо тотчас же ответило острой, стреляющей болью. Тогда Степан распорол шов рукава и обмыл холодной водой опухоль.