У американского писателя Бредбе-ри есть рассказ «Год ракеты».

Людям ХХШ века необходим Томас Вулф, умирающий осенью 1938 года в балтиморский больнице. Он должен описать величие Человека, разорвавшего путы Земли, и через два месяца вернуться на больничную койку. Только на этот срок люди будущего способны отвоевать его у прошлого, чтобы Вулф написал могучую симфонию о Вселенной и Человеке, о звездных скитаниях и о Земле.

День за днем Вулф пишет свою великую книгу. Уже остается только минута из отпущенных ему 60 дней. Но наперекор небытию, наперекор времени и пространству Томас Вулф дописал ее.

Островскому было трудней. Он не мог ждать ХХШ века, он ежедневно, ежечасно отвоевывал право на жизнь. «Я не герой на час, - ответил он корреспонденту английской газеты «Ньюс кроникл». - Я победил все трагедии своей жизни: слепоту, неподвижность, безумную боль. Я очень счастливый человек, несмотря на все».

Он счастлив, потому что снова в строю. Наркомат обороны вернул Островского в армию, присвоив ему звание бригадного комиссара. «Вы, наверное, единственный бригадный комиссар, - писали ему комсомольцы, - который не сможет сказать, сколько у него в бригаде бойцов, но вы, верно; чувствуете сердцем, какая это огромная бригада . - ведь это целая комсомолия, вся молодежь нашей необъятной страны, да и не только нашей страны!»

Есть ли для бойца награда дороже? Ведь для них, младших братишек, бьется его сердце. Для них, не видавших живого жандарма, он пишет свою книгу, чтобы в предстоящей схватке с фашизмом ни у кого из молодых не дрогнула рука. Пусть примером им будут герои Царицына и Перекопа. «Говорят, что тема гражданской войны устарела. Да никогда! Через десять, через сто лет эта тема будет так же свежа, так же прекрасна».

Можно отдохнуть, дать себе передышку. Но радио каждый день приносит тревожные вести. Но на стене висит карта Испании. Красные и черные флажки изрешетили ее тело. Мысли Островского там. Там его мечты. Там друг Матэ Задка - генерал Лукач. В «Рожденных бурей» он дал ему другое имя - лейтенант Шайно. С каким счастьем он встал бы с ним плечом к плечу!

Ночью, когда все засыпают, он придумал отчаянный план: как раздобудет где-нибудь матросскую робу и проберется на фашистский дредноут. Спустится по трапу в машинное отделение, возьмет у кочегара лопату, загрузит жаркую топку углем. Потом поговорит с матросами по душам. Они ведь испанцы, своя братва-кочегары. Он предлагает им замечательную идею, и они улыбаются, поднимают сжатые кулаки. «Рот фронт!» Теперь надо осторожно выйти на палубу, разоружить офицеров, пробиться к орудиям. Короткая, яростная схватка - и дредноут в руках повстанцев. На мачте гордо развевается красный флаг. Грозный корабль на всех парах спешит на помощь республиканцам...

«Мечтаю всегда, с утра до вечера, даже ночью».

Болезнь пригвоздила его к постели, «в доску разрушила всю систему», а он ведет в бой за коммунизм интернациональные бригады, китайских партизан, немецких рабочих. В его груди билось благороднейшее сердце Дон Кихота, опаленное огнем жестоких боев. Он не принимал стадо баранов за классовых врагов, но и настоящих врагов не путал с ветряными мельницами. Слепой, он раньше многих зрячих разглядел сущность фашизма.

«Многие еще не понимают, что такое фашизм, - сказал он однажды С. Трегубу. - Представь себе, что на улицу выбежал сумасшедший с бомбой. Куда он ее швырнет? Там, в Париже и Лондоне, только ахают и охают, ежатся и пыжатся. Но только рабочий класс Советского Союза, только большевики видят и понимают фашизм насквозь и дадут ему отпор. Я вот иногда лежу и представляю себе, как с факелами на улицах германских городов идут остервенелые штурмовики. Мне кажется, что я слышу их истошный вопль: «Хайль Гитлер!» И поэтому я хочу вооружить нашу комсу, наших молодых ребят, всех советских людей оружием своих литературных образов. А иначе на черта заниматься литературой? Что это, игра в бирюльки?»

Через три месяца в московской квартире Островских состоялось заседание Президиума правления Союза советских писателей с участием ответственных работников ЦК ВЛКСМ, журнала «Молодая гвардия»

и газеты «Комсомольская правда». Вопреки правилу - автору выступать последним - Николай Алексеевич попросил слова. Волнуясь, он сказал:

«Прошу вас по-большевистски, может быть, очень сурово и не ласково, показать все недостатки и упущения, которые я сделал в своей работе. Есть ряд обстоятельств, которые требуют от меня особого упорства в моих призывах критиковать сурово. Товарищи знают мою жизнь и все особенности ее. И я боюсь, что это может послужить препятствием для честной критики. Этого не должно быть...

Я настойчиво прошу вас не считать меня начинающим писателем. Я пишу уже шесть лет. Пора за это время кое-чему научиться. Требуйте с меня много и очень много...»

Он не боялся самого сурового приговора, просил открыть по книге артиллерийский огонь, но выступавшие - А. Фадеев, А. Серафимович, В. Ставский, Н. Асеев, А. Караваева - единодушно отметили возросшее литературное мастерство Островского, признали роман замечательной победой писателя.

Через день после совещания Островский возвращается к работе. Помня о критических замечаниях товарищей, он начинает новый бой за книгу. Последний бой. Болезнь наступала с неслыханным ожесточением, по всему фронту, но он сдержал слово, данное Центральному Комитету комсомола, - закончить книгу к 15 декабря 1936 года.

14 декабря пишущая машинка отстукала последний абзац первой книги «Рожденных бурей»:

«В домике молчали. Раймонд, Птаха и Пшеничек переглянулись. Людвига по их взгляду поняла, что они не сдадутся. На дворе ждали... Смерть ходила где-то близко вокруг дома, пытаясь найти щель, чтобы войти сюда...

- Эй, там, в доме, сдаетесь?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.