Под козырьком трибуны, скрываясь от начавшегося дождика, ходил заждавшийся Ларионов. Он взял меня под руку, и я почувствовала, что нас обоих бьет дрожь. Ничего не говоря друг другу, пошли к воротам. Над бревенчатым красивым домом вился белой струйкой дымок. У резного крыльца тормозили, с шиком шипели шипованными шинами широкие машины. Ларионов кивнул на дом:
— В Англии за особые заслуги дают орден Бани, а у нас — просто баню...
— А это что — баня? Такая красивая?
— Да, это баня. Чагинский бастион... Ларионову надо было ехать в прокуратуру на очную ставку со свидетелями, а я решила отправиться к Поручикову. У меня не было другого выхода — надо по возможности их охватить в один день, потому что завтра меня возьмет за жабры главный. А так — за восемь бед один ответ. На Пушкинском сквере я сказала Ларионову:
— Ни пуха ни пера... Отобьемся... Я вам вечером позвоню в гостиницу...
— Спасибо вам, Ирина Сергеевна. — Рывком схватил мою руку и прижал сильно к своему пицу. — Спасибо вам за все, спасибо, что вы есть...
Я не отрывала руки, хотя мне было как-то совестно перед прохожими. Неудобно. Мне хотелось его чем-то подбодрить, но я не знала, как это сделать. Постаралась пошутить:
— Надо не благодарить, а посылать к черту...
Он отвел мою ладонь от глаз, и я увидела, что у него лицо человека, не нуждающегося в подбадривании.
— Извините, Ирина Сергеевна, я не знаю, будет ли у меня еще случай сказать вам... Извините, я, наверное, не имею права говорить это... Но я боюсь, что вы не узнаете... Когда я увидел вас у Ады на даче, тогда еще, давно... У меня было чувство, что оборвалось сердце... Каждому человеку дается выбор из миллионов людей вокруг него... Но миллионы не нужны... В один прекрасный миг появляется человек, который... твоя потерянная половинка... Оторванная от тебя еще до твоего рождения... И вся жизнь иногда уходит на поиски того, без кого ты никогда не почувствуешь себя полноценным, нормальным, счастливым...
Он говорил еле слышно, но с такой силой, с такой убежденностью, с таким напором, с яростью, что я испугалась. Я оглохла от его шепота и сказала:
— Я не ваша половинка... Ларионов мотнул головой:
— Вы меня не поняли... Я, я, Алексей Ларионов, не ваша половинка... А вы, вы, Ирина Сергеевна, моя... Вы — моя душа, моя мечта, утренние сны, вы — моя надежда... Вы меня плохо знаете, и наверняка я вам неинтересен, но я знаю про вас все, я слышу ваши мысли, я чувствую стук вашего сердца, мне весело, когда вам смешно, и я рвусь на части от тоски, когда вам грустно... Я знал про вас все, когда увидел вас впервые... Я никогда больше не появлялся... у вас любимый муж и отличные ребята... Из-за вас я не стал разводиться с Аленой — какая мне разница, если вас нет в моей жизни... И, честное слово, я не знал и не мог знать, что вы расстались с Виктором... Но в мире существуют вещи выше нашего знания — я в это верю... Позвонил Аде перед отъездом: ничего не хочешь передать сестре?.. Непереносимо захотелось вас увидеть или хотя бы услышать... Ничего я не планировал, ни на что не рассчитывал — я знал, что мне надо вас увидеть...Но перст судьбы — эта проклятая драка — схватил меня за ухо и уволок от вас навсегда...
— Почему?
— Я и не мечтал вам когда-нибудь понравиться, но
человек не волен над собой — в душе тлела крошечная искра, что какое-то место мне найдется в вашей жизни. А получилось вон что...
— А что получилось? Мы с вами из-за этой истории видимся теперь каждый день...
— Да! Но нет более тягостного зрелища, чем мужик, выползающий из нокаута. Он вызывает боль, жалость и пренебрежение... А я ведь никогда не бывал жалким...
Неожиданно для себя я погладила его по голове и обняла:
— Все-таки мужчины — существа с очень странной психологией...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.