Густо-малиновый закат с фиолетовыми клубящимися облаками давил своей яркой тяжестью. Сумерки спускались тёплые, сиреневые, и всё это, в другое время радующее взор, дающее бодрость, теперь угнетало и подчёркивало общую напряжённость, точно вот-вот наступит гроза.
Темнело быстро, луна над озером поднялась оранжевая, слегка вытянутая. Лунный луч как будто нырял в ухабы: там, где он падал на тёмно-сизые разбухшие лепёшки льда, он терялся и был еле уловим взглядом; попадая в провалы льда, с выступающей водой, луч становился ярким и дрожал медно-красным тёплым отсветом. Но во всех этих отсветах была какая-то робость, и впечатление неподвижности в озере не исчезало.
Мне наскучило смотреть на это однообразие и однотонность, я хотела уже уйти от окна, зажечь свет и заняться делом.
И тут вдруг что-то произошло...
Я даже вскрикнула от неожиданности: льды напряглись, вздрогнули, и потом общее смятение пробежало по ним. Так бывает с людской толпой, когда она встрепенётся разом, поражённая вестью.
В своё широкое окно я уследила внезапный переход, сразу же изменивший всю картину неподвижности и застоя. Бесформенные торосы в беспорядке зашевелились, стали трудиться высокой стеной и подступать к самому берегу и затем так же дружно отступать в озеро, издавая при этом звук трения металлических стружек.
То начал свою работу перелётный горный ветер. И по мере того как крепчал ветер - радостный помощник возрождения, - льды уносились им всё дальше и дальше, исчезая безвозвратно. Исчезали они быстро, словно плавились в крутом кипятке. В несколько минут ото льда очистилась длинная и широкая береговая полоса, а затем через час - другой льды унеслись совсем, открыв широкий простор озера-моря.
Что тут сделалось с лунным светом! На чёрную, как густые чернила, воду, буйно выбившуюся из-подо льда, оранжевый свет луны набросился жадным, вольным пламенем. Лунный свет не казался, как обычно, холодным. Нет, в нём была пламенная страсть. Всё это мгновенное превращение озера из застывшего, сдавленного в бурлящее, свободное было волшебным действием.
По тому, как гнулись тонкие веточки вербы у меня под окном, я видела, что ветер ещё не окончил своей работы: он изгонял последние остатки льда и тумана.
Луна, поднимаясь всё выше и выше, светлела, и теперь уже золотая, дрожащая дорога широким, ровным потоком переметнулась через ожившее озеро и ушла к настороженным байкальским горам, вставшим вдруг на чистом фоне неба, грациозным, хрупким, словно выточенным из синего китайского фаянса.
Долго я, восторженная, стояла у окна.
Веточки вербы перестали вздрагивать и клониться и вырисовывались на стекле тонкими, стрельчатыми тенями.
Было уже за полночь. На чистом, словно омытом небе луна стояла неподвижная, празднично блестящая, оставляя после себя всё тот же золотой, но уже спокойный путь отражения.
Стало ласково, по-детски тепло на душе, как перед праздником. В груди дрожало что-то светлое, радостное, будто золотой луч скользнул и оживил сердце, дремавшее, как ненужный весенний лёд. И тревога ушла так же внезапно, как и появилась.
Всё это было настолько торжественно, что казалось, вдруг из ночи польётся музыка. И тогда я размечталась: была бы я музыкантом, непременно написала бы музыку к такой ночи и назвала бы её «Пробуждение».
«Ведь вот же, - думалось мне, - какие неожиданно радостные бывают превращения в природе и как много впереди у озера бурь, нежного штиля под синевой небес, алых восходов и закатов! А твоя жизнь... похожа ли она на эту природу, от которой ты сама? Может быть, твоя жизнь подобна томительному дождю и ты не знаешь, кончится ли он, выглянет ли солнце, придут ли люди, поймут ли твоё сердце, согреют ли его человеческой лаской и умным словом?»
И плещущий золотом луны Байкал, и синие горы, и чистота небес, и всё это такое понятное, близкое ответило мне: будут и в твоей жизни ещё бури и много лёгкой тишины, грусти и ласковой нежности. И томительный дождь - это не вечность: промчится ветерок, разгонит тучи, выглянет солнце, придут люди, примут твоё сердце и согреют его лаской и умным словом веры в человека.
Придут. Непременно придут.
Не спалось, я прислушивалась теперь к голосу новой жизни: то шумел прибоем возрождённый Байкал.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.