– А потом устройте нам экзамен! – требовательно закончил Арсений, оглядев свою пятерку из трудбата, и добавил: – Да, да, назначьте нам строгий экзамен!

Много лет спустя уже невозможно вспомнить, кто именно из курсантов нашей Алтайской губсов партшколы (или сокращенно СПШ) всерьез согласился помогать Арсению в «освоении правописания», но, как показал опыт, все это оказались «верные товарищи», как он сам потом оценил их. Возможно, он даже не предполагал, как серьезно эти «консультанты из СПШ» отнеслись к своему общественно-педагогическому обещанию. Им самим были отпущены скупые сроки для усвоения большой и разносторонней учебной программы, но обещание помочь «боевому товарищу», как они называли Арсения, – было делом их чести. Мы все вместе составляли «по степеням трудности» письменные задания для Арсения и проверяли все вместе – это уже по прямой просьбе консультантов, – назначали ему новое, более трудное задание. Обо всем этом Арсений из трудбата ничего не знал и, казалось, ни о чем подобном и не задумывался. Не знал он и о том, что для полной ясности и спокойствия души, как мы решили вместе с консультантами, в наши планы мы посвятили кое-кого из знакомых словесников и политпросветчиков старшего поколения. Для чего, для какой цели? А все для того, чтобы наш подшефный осознал, что товарищеская помощь ему была поставлена не только коллективно, а также и методически – научно. Арсений из трудбата не мог также знать и того, что все им усвоенное должно будет в недалеком будущем получить не только нашу оценку, но. еще тех городских словесников старшего поколения, к которым мы обращались за советом.

Арсения из трудбата никто из них не видел, но всем было понятно его страстное стремление к самообразованию. Он точно, в назначенный день и час, приходил к нам в СПШ – и всегда с добросовестно выполненным заданием. Казалось, все данное ему природой, но будто придавленное жестоким однообразием старой деревенской жизни вот только теперь ему, красноармейцу, открылось – как широкая дорога познания жизни и развития своих незаурядных способностей.

В этом сухощавом, всегда подтянутом комсомольце в буденовке со звездой, будто сурово радуясь, играла молодая неисчерпаемая энергия, жажда знания и уверенность в будущем. «А какая самодисциплина!» – добавляли ко всем этим наблюдениям наши старшие товарищи, которым была известна биография Арсения. Но мало кто догадывался о постоянной тревоге нашего «общего ученика», тем более, что не в его характере было это показывать: он не мог знать, когда закончится работа его трудбата на Атгайской железной дороге. Постоянные просьбы членов его бригады «задавать нам больше» исходили именно из этой тревоги: ведь никто не мог знать заранее, когда по военному приказу срочно перебросят эту старательную бригаду в другой город. Только в конце двадцать первого года наш Арсений и его товарищи уже вслух забеспокоились: их собирались послать куда-то ближе к югу. И нам, учителям, надо было подготовиться, чтобы по достоинству оценить наших друзей-учеников из железнодорожного трудбата. Стремясь «шагать дальше в жизнь», как он стал теперь говорить, Арсений и его товарищи, конечно, нуждались в каком-то документе. Всем нам было ясно, что этот документ, конечно, никакого «официального вида» иметь не может. Арсений, как и его товарищи, ни в какой школе не учились и ни в каких официальных списках не числились, а все новые знания родного языка получили «по дружбе и своей доброй воле», что вполне достоверно было доказано. С одной стороны, была добрая воля и горячее желание выбиться из «тьмы безграмотности старого режима», как говорил об этом Арсений и его товарищи, а с другой стороны, наш общий план всеми мерами помочь молодым красноармейцам из трудбата, овладеть тем «необходимым» знанием, которое дает знание родного русского языка.

И вот все мы, учителя, решили вместо официального документа написать коллективное письмо. В том коллективном письме приводилось и немало примеров того, как сознательность и увлеченность филологическими занятиями самого Арсения благотворно влияли на товарищей его по бригаде. В письме было также рассказано и о том, как все учителя-добровольцы, впервые участвуя в таком коллективном педагогическом начинании, сами тоже обогатились разносторонне полезным опытом новой, социалистической педагогики. Все эти сообщения и размышления, изложенные в том большом коллективном письме, естественно, никакого адресата не знали, как не знали и того учреждения – военного или гражданского, – куда наше воодушевленное письмо будет представлено. Оно не однажды было прочитано, всеми дружно одобрено и всеми участниками подписано, датировано и торжественно вручено Арсению и его товарищам. Но после того, как мы всех их сердечно проводили, обнаружилось, что коллективный наш документ существовал... только в единственном всеми нами подписанном экземпляре, который и увезли с собой Арсений из трудбата и его товарищи!.. Мы столько раз обдумывали и перерабатывали то коллективное письмо, что даже успели привыкнуть к уверенности, что оно осталось у нас в копиях. А оно, очевидно, в спешке перед отъездом наших питомцев было просто перепечатано начисто, но в одном экземпляре!.. Пригодилось ли для пользы дела наше длинное романтическое послание или ни у кого не хватило терпения его прочесть и оно оказалось бесполезным, – никто не мог ответить на этот вопрос, кроме самого Арсения. Что ж, подождем, решили все, хотя и дружно, однако с сожалением и с досадой. Однажды кто-то из наших старших товарищей-педагогов рассказал в редакции губернской газеты о наших подопечных из трудбата, и что цель и дружная настроенность нашего коллективного письма-напутствия представляют столь очевидный общественный интерес, что такое письмо можно напечатать в газете. Но где было искать Арсения и его товарищей, уехавших неизвестно куда? Оставалось ждать, когда Арсений из трудбата сам напишет нам о переменах в своей судьбе. Через несколько месяцев мы получили от Арсения и его товарищей тоже коллективное письмо. Выполнив на новом месте ряд заданий по восстановлению железнодорожного хозяйства, все они решили избрать себе специальность инженеров-путейцев. Все они уже поступили в железнодорожное училище, учатся успешно и, конечно, в будущем с работой справятся. Это коллективное письмо было всеми прочитано, и велико было наше удовлетворение тем, что в письме Арсения и его товарищей не встретилось ни одной ошибки!.. А длинное наше коллективное письмо, при всей его неофициальности, на испытаниях всеми было принято «абсолютно серьезно». Наша полнейшая уверенность в знаниях и нерушимо сознательной воле наших учеников из трудбата придавала их точным ответам «дополнительную ценность», как передавал в своем подробном письме Арсений. Наше коллективное письмо, сообщал Арсений, которое нам, его авторам, казалось каким-то неофициальным дополнением для приемных испытаний, в действительности привлекло к себе самое пристальное внимание экзаменаторов, как «страницы самой живой истории. Истории – чего? Истории того, как несколько молодых воинов Красной Армии, как подчеркивал Арсений, вышли «на новую светлую дорогу знания» нашего великого родного языка. Радостным чувством той «новой дороги», а значит, и всей жизни было проникнуто письмо Арсения, которое всех нас глубоко обрадовало. Это было письмо, где думы и чувства молодого советского воина той поры как бы говорили голосом самой истории. Само собой разумеется. Арсению мы ответили, опять же коллективно, дружеским пожеланием новых успехов в знаниях и труде.

Больше писем от Арсения не было. Но когда бы ни вспомнился мне потом этот сильный и стойкий в своем стремлении к свету знания воин Красной Армии двадцатых годов, уверенность моя в его силе воли и мечты осталась навсегда неизменной.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.