— Он не удивился?

— Не знаю. Он так владеет собой. — В голосе Травкиной сквозило восхищение.

— И что он вам ответил?

— Пожал плечами и сказал рассеянно: «Миша? Миша... Это какой же Миша, Еленочка? Там столько народу».

— И все?

— Все. Видите, он его даже не запомнил. Значит, поспорили из-за какого-то пустяка! И к нападению на Мишу Павел Лаврентьевич никакого отношения не имеет. А мне бог знает что примерещилось. И вас я зря от дела оторвала. — Травкина робко посмотрела на полковника. — Но ходить с камнем на душе... Гадко.

— Елена Сергеевна, не обижайтесь на мой бестактный вопрос... — Корнилов внутренне собрался, ожидая бурной реакции собеседницы. — А Павел Лаврентьевич отвечает вам взаимностью?

— Он, он?.. — растерялась Травкина. — Он очень добр, внимателен. — И сказала умоляющим шепотом: — Павел Лаврентьевич не знает о моем чувстве.

17

— Ну, как вам понравилась эта дамочка? — спросил Бугаев полковника, встретив его в коридоре управления.

— По-моему, человек хороший. Добрый, — ответил Корнилов. — Только неустроенный.

— Хороший человек не профессия. — Бугаев все еще не мог забыть, как Елена Сергеевна провела его.

— Конечно, Сеня. — В голосе полковника Бугаев почувствовал иронию. — Хороший человек — это такая малость. Только тому, кто придумывает афоризмы вроде твоего, я бы с людьми запретил работать. — Он круто развернулся и пошагал к своему кабинету Бугаев озадаченно посмотрел ему вслед.

Корнилову еще и раньше не понравились нотки пренебрежения, промелькнувшие в словах Бугаева о «бутылочном» приработке Елены Сергеевны. Мало ли какие обстоятельства складываются в жизни?! Ему, конечно, было досадно, что Травкина таким образом восполняет прорехи в своем бюджете — с ее образованием можно было бы без труда найти себе другую, более денежную работу, — но он знал, что современная молодежь в таких делах не слишком щепетильна. И он держал в таких случаях свою щепетильность при себе, никак не давая почувствовать свое недоумение собеседнику. Полковника зло разбирало, когда он слышал, как иные люди свысока бросают слово «торгаш» о каждом, кто стоит за прилавком магазина. Не то чтобы Корнилов не любил этого слова, — просто он считал его определяющим уровень нравственности человека, а не принадлежность к конкретной профессии. Для него торгашество было синонимом бессовестности и беспринципности. В его повседневной практике приходилось встречать немало «торгашей» самых разных профессий. Даже торгашей-ученых и торгашей-журналистов.

Игорю Васильевичу и самому понадобилось немало времени, чтобы составить четкое представление о ценностях подлинных и мнимых. Но однажды придя к какому-то заключению, он старался придерживаться его всю жизнь.

...Глубокой осенью сорок второго года, эвакуированный по Ладоге из осажденного Ленинграда, он попал в пермское село Сива, в детский дом. Директором детского дома была Викторина Ивановна, завучем — Вера Ивановна. И по возрасту, и по характеру они очень отличались друг от друга. Прямо два полюса. Даже в том, как ребята за глаза их называли — Викторина и Верушка, — сразу чувствовались характеры. Молодая — Корнилов сейчас думал, что в сорок втором — сорок третьем ей было лет тридцать, не более, — красивая, энергичная Викторина и совсем седая, старенькая, как казалось ребятам, тоже красивая и всегда благожелательная Верушка...

Женщины эти, о личной жизни которых воспитанники, маленькие эгоисты, знали очень немного, удивительным образом дополняли друг друга. Нервная порывистость первой сглаживалась самообладанием и спокойной добротой второй. Обеих ребята очень любили, хотя часто доставляли им огорчения и даже серьезные неприятности.

«Викторина разбушевалась» — как порыв ветра, прошелестит внезапно такое известие по холодным коридорам двухэтажного бревенчатого дома, — и все затихали, старались сделаться незаметнее. Прекращались шумные игры, споры. Самые заядлые лентяи брали учебники и делали вид, что усердно готовят уроки. А вдруг Викторина заглянет в комнату? Но Викторина была отходчива и «бушевала» недолго. Крепко выругав набедокурившего, расплакавшегося воспитанника, она иногда не выдерживала и плакала вместе с ним.

«Викторина сказала»... Эти слова действовали на воспитанников так же неотразимо, как и другие два: «Верушка просила». Нравственный авторитет обеих был в разношерстном коллективе очень высок. Это сейчас, когда Корнилов вспоминал свои детдомовские годы, он употреблял слова: «нравственный авторитет», — а в те годы ребята просто хорошо знали — ни Викторина, ни Верушка не сделают несправедливости, никогда не обманут, не покривят душой.

Очень не любила Викторина Ивановна даже малейших проявлений торгашества. А воспитанники были небезгрешны. Играли в перышки «на интерес», меняли остатки вывезенных из Ленинграда вещей на хлеб и шаньги, на любимое лакомство — круги замороженного молока с толстым желтым слоем сливок поверху. Время-то было суровое. Чувство голода никогда не исчезало.

«Чертовы спекулянты!» — кричала Викторина, «засыпав» кого-нибудь из воспитанников во время «торговой операции», а на очередном собрании рисовала картины мрачного будущего тех, кто не сможет преодолеть в себе меркантильные наклонности. Не избежал столкновений с Викториной Ивановной и Корнилов. В сохранившемся с тех лет старом дневничке, который он изредка доставал из самого далекого ящика письменного стола, есть такая запись: «Вышла маленькая неприятность с директором. Она хотела, чтобы я пел в хоре. Я петь не хотел, и она несколько раз посылала за мной. Я не пошел. Она разбушевалась и назвала меня чертовым спекулянтом. Я не могу терпеть, когда меня называют тем, кем я на самом деле не был и не буду. А если и продал что-то, то потому, что не хватает еды».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• 16
• 17
• 18
• 19
• …
• 29
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.