Анатомия НТР

Мне вспоминаются слова американского философа Данэма: «Найти природу мира – это не совсем то, что найти монету. Ученый делает обычно значительно большее, чем просто натыкается на что-то».

Чтобы суметь сделать это «значительно большее». человечество потратило более двадцати веков. Аристотель был велик тем, что научился наблюдать мир. Научился понимать, что все происходящее вокруг – не случайность, не хаос, а проявление закономерности. Галилей – спустя несколько веков – обогатил пассивный метод наблюдения – метод натурфилософии – методом активного направленного вмешательства в объект познания. Родилась экспериментальная физика. Ньютон связал эксперимент, наблюдение и математический анализ обратной связью, делая познание надежным, а главное – объективным. На это ушли века.

Но века ушли не только на познание. Они ушли на борьбу за право познания.

Властители мира боялись просвещения, распространения знаний. Вот почему книгопечатание не совершило быстрого переворота в духовной жизни человечества. Те, кто стоял у власти, тормозили распространение книги – этого первого средства массовой информации.

В XIV веке королю Ричарду П пришлось уплатить двадцать восемь фунтов, колоссальную по тем временам сумму, чтобы приобрести всего три книги: библию, «Роман о Розе» и роман Кретьяна де Труа «Персиваль, или Повесть о Граале».

В XVI веке в некоторых странах все еще запрещалось печатать книги, даже библию. «Господи, открой глаза королю Англии!» – последние слова борца за распространение книг Уильяма Тиндейла, сказанные перед тем, как веревка сдавила ему горло. Он стал столь опасным, что властям казалось недостаточной гарантией повешение – для устрашения возможных последователей Тиндейла еще и сожгли. А ведь это было не так уж давно – в 1536 году!

И что же? К чему привели гонения на книгу? «...Нищие, бедняки, жестянщики, ткачи, ремесленники, люди низкого происхождения и небольшого достатка – вот кого можно было увидеть ночью на улицах и в переулках Лондона. Они пробирались с драгоценной ношей в руках: связками книг, обладание которыми каралось смертью». Так пишет историк Фроуд.

А сегодня? Книги – главное богатство цивилизованного человека. Возросший уровень информации, объем знаний, накопленных человечеством, улучшение методов обучения – все это привело к тому, что средний ученый двадцатого века, вооруженный современной исследовательской аппаратурой и теоретическими методами, в состоянии сделать для человечества чаще больше, чем гениальный одиночка прошлого. А если этот ученый – личность, если он еще одарен и способен «замахнуться» на значительную проблему, тут открытия неизбежны.

И, наконец, фактор четвертый, ускоряющий дорогу к открытию, – все более тесная связь между учеными разных стран; всевозрастающий обмен информацией, все большее количество совместных научных работ. Ученые долгие века были ограничены в обмене информацией. Они довольствовались перепиской. редкими встречами, ведь конференции, симпозиумы. семинары – это приметы последнего времени, будни науки наших дней. Не так давно роль посредников играли сами ученые, в основном те из них, кто не был удачлив в собственных исследованиях. В прежние времена события двигались от континента к континенту, словно неторопливые парусники. Сегодня вести облетают земной шар со скоростью света. Новости перестают быть новостями для всей планеты в самый момент рождения. Двадцатый век врывается в окна самых отдаленных стран, даже если эти окна «занавешены». Пример – Япония, которая долго пыталась избежать сквозняков, сопротивлялась новым веяниям извне да и возникновению новых обычаев у себя. И что же? Сегодня мы видим, как бродит новыми желаниями старое, выдержанное «вино» японских устоев, в которое двадцатый век добавляет свои молодые соки.

Перед японской наукой возникают новые задачи – она должна выдержать конкуренцию с наукой других стран. И один из величайших ученых наших дней, Хидеки Юкава, творец теории ядерных сил. физик-теоретик, переключает свое внимание на одну из «горячих точек» – на разгадку механизма мышления, чтобы найти новые методы обучения, помочь стране обрести современный уровень знаний.

Назовем еще один важнейший фактор, дающий мощный стимул прогрессу науки. Ярко проступают

черты удивительного явления, свойственного творческой атмосфере нашего времени. Наука стала заботой правительства.

В нашей стране это случилось после Октябрьской революции. Как только народ взял власть в свои руки и начал руководить судьбой страны, одним из первых начинаний было планирование научных исследований. Сегодня все социалистические страны планируют научно-технический прогресс. А после запуска в нашей стране первого искусственного спутника Земли правительство США тоже стало на путь планирования и управления развитием науки. Теперь это делается почти во всех странах мира. Наука обрела право на открытия! Обрела не только право, но и обязанность. Она обязана открывать новое, стимулировать развитие техники, оплодотворять промышленность. От нее ждут открытий, ждут сенсаций...

Это примета времени. Это и следствие и причина тех грандиозных сдвигов в науке и технике, которые получили название научно-технической революции.

Веками развитие науки искусственно тормозилось. В своем движении она должна была искать лазейки, словно весенний ручеек, придавленный коркой зимнего льда.

Конечно, властители мира вынуждены были использовать и применять какие-то достижения научной мысли. Но это касалось практических методов. Когда же мыслители отваживались на пересмотр устоявшихся взглядов, на расшатывание основ, узаконенных светской властью и церковью, виновных ожидала неизбежная кара.

Двадцать веков после Аристотеля наука не имела права на открытие. Ученые не имели права исправить или дополнить Аристотеля. Церковь, правящая миром, умами людей, строго блюла косность взглядов и дозировала знания с корыстной целью удержать власть – невежеством легче управлять. В одном из центров образования, в Оксфорде, даже в XVI веке взимали штраф с лектора, отважившегося читать не по Аристотелю.

Архимеду приходилось скрывать свою гениальную находку – математический метод, который помог ему добыть истины, ставшие основой геометрии и механики. Он не мог без опасений за свою свободу и жизнь противопоставить его официальной – «судебной» – математике, утвержденной якобы на веки веков авторитетом Платона.

Леонардо да Винчи приходилось покупать себе возможность творить ценой траты времени и сил на увеселительные аттракционы для сильных мира того.

«Чудачества» – занятие наукой (давшие, кстати, средневековью почти все технические возможности, которые позволяла механика без применения пара и электричества) – прощались ему только во имя умения услаждать его покровителей.