Там он безотлагательно сошелся у барьера с дожидавшимся его Якубовичем. Стрелялись на рассвете за городом. Первым выстрелом Грибоедов промахнулся, пуля прошла рядом с головой Якубовича, а тот ранил его в ладонь и раздробил мизинец - тоже в результате промаха, поскольку  целился противнику в живот. Обменявшись выстрелами, они примирились. «Пусть теперь стреляет в других, моя прошла очередь», - написал Александр Сергеевич после дуэли, сильно сожалея, что не сумел оборвать череду интриг и бретерских выходок этого опасного человека.

В Тифлисе секретарь дипмиссии в сопровождении канцеляриста оставался до конца января следующего года и за это время душевно сошелся с проконсулом Кавказа, героем Отечественной войны генералом А.Ермоловым. Их долгие откровенные беседы произвели на Александра Сергеевича большое впечатление. Ермолов тоже привязался к молодому дипломату.

К Мазаровичу и его свите он присоединился в феврале уже в Тебризе, где помещалась резиденция наледника престола Аббаса-Мирзы. Грибоедов умел располагать к себе самых разных людей – качество для дипломата необходимое. В Тебризе ему удалось подружиться даже с извечными соперниками россиян на Кавказе, англичанами, состоявшими при британской миссии. Весьма благосклонно отнесся к секретарю нашего представительства и сам Фатх Али-шах, торжественно принявший русскую миссию в Тегеране. В иранской столице она оставалась с марта по август, возвратившись затем в свою постоянную резиденцию в Тебризе.

Там, наряду с посольской перепиской, языковыми и историческими «штудиями», Александр Сергеевич приступил к написанию комедии «Горе от ума», но текущие важные дела постоянно отвлекли его от работы над пьесой. По Гюлистанскому трактату 1813 года русская миссия вправе была требовать от персидского правительства возвращения в Россию наших пленных солдат, принужденных служить в шахской армии. Грибоедов активно занялся их розысками, нашел 70 человек и задумал вывести их пешим порядком на родину. Иранские чиновники отнеслись к этой затее с озлоблением, чинили всяческие препятствия, однако секретарь дипмиссии настоял на своем и осенью 1819 года самолично привел маленький отряд в Тифлис. Ермолов встретил его ласково и представил к награде.

Едва отдохнув от трудного и опасного предприятия, Грибоедов в январе 20-го пустился в обратный путь. По дороге сделал остановку в знаменитом на весь мир хранилище древних армянских рукописей Эчмиадзине и завел там полезные связи с армянским духовенством. В Тебриз он возвратился в начале февраля и сразу же окунулся в неотложные дела, быстро став совершенно незаменимым. Поэтому, когда на исходе 21-го года между Персией и Турцией завязалась война, именно его послал Мазарович к Ермолову с секретным докладом о ходе событий.

В дороге Александр Сергеевич умудрился сломать себе руку, что не помешало ему, однако, часто разъезжать с Ермоловым по Кавказу, выхлопотав себе разрешение оставаться  на время лечения в Тифлисе секретарем наместника. Там тогда же находился Кюхельбекер, и Грибоедов, сцена за сценой, читал ему пока еще создававшуюся комедию. Причем восторг Кюхли сильно помогал автору в работе.

После отъезда «бесценного» пушкинского друга в центральную Россию Грибоедов затосковал по родине и исходатайствовал себе через Ермолова отпуск в Москву и Петербург. В конце марта 1823 года он уже был в Первопрестольной,  в кругу семьи. Встречался со старыми и новыми приятелями, ездил по балам и светским раутам, наведывался в Аглицкий клуб, завсегдатаев которого во главе с Фамусовым вывел в «Горе от ума».

Первые два акта своей гениальной комедии, написанные на Кавказе, Александр Сергеевич читал дома С.Бегичеву, а два вторых писал в его тульском имении летом 1823-го. Там же кропотливо правил уже окончательный текст пьесы, которую теперь  читал в разных литературных салонах, и которая в списках расходилась по всей России.

Из Москвы писатель в июне 24-го направился в Петербург с целью добиться  цензурного разрешения печатать и ставить свою комедию,  но разрешения так и не получил (в печать цензура пропустила только отрывки первого акта и третий акт с большими сокращениями). Тем не менее, появившись в булгаринском альманахе «Русская Талия» за 1825  год, они вызвали поток восторженных статей в петербургских и московских журналах.

В северной столице Грибоедова ждал блестящий прием. Он встречался с министрами, членами Государственного Совета, генерал-губернатором графом Милорадовичем. Генерал Паскевич, сменивший Ермолова на Кавказе, представил его великому князю и будущему императору Николаю Павловичу. В литературных кругах Грибоедов читал на вечерах «Горе от ума», и комедия производила ошеломляющее впечатление новизной и легкостью стиха, остротой социальной критики, смысловой отточенностью реплик. Недаром добрая треть их сразу же «ушла в народ» и была разобрана на поговорки: «...с корабля на бал», «Где ж лучше? Где нас нет», «Служить бы рад, прислуживаться тошно», «...шумите, да и только» и многие другие.

Громкому успеху, тешившему авторское тщеславие, сопутствовало и явное расположение светских дам, коим Грибоедов всегда дорожил. Однако он предпочел в тот период завязать ни к чему не обязывавший любовный роман с популярной танцовщицей Телешовой, не излечивший его, впрочем, от частых приступов тоски, во время которых будущность представлялась ему в довольно-таки мрачном свете. Чтобы разогнать тоскливые мысли и настроения, Грибоедов решил отправиться в путешествие, служившее для него, как и для Пушкина, лучшим лекарством от хандры. Ехать за границу из-за просроченного уже служебного отпуска было нельзя, и Александр Сергеевич предпочел отправиться в Киев, Крым, а оттуда прямиком вернуться на Кавказ.

Пушкину принадлежит выражение: «Бывают странные сближения». Они во многом относятся к двум этим гениям отечественной литературы. Полным тезкам, знакомым с отрочества при небольшой разнице в возрасте, приятельствовавшим в зрелые годы, испытавшим превратности судьбы, рано познавшим подлинную славу, оказавшим влияние на творчество друг друга и убитым во цвете лет – сперва Грибоедов, следом Пушкин.

Оба они почти одновременно поступили в Коллегию иностранных дел и одно время по службе редко, но встречались. Грибоедов и его друзья относились к Пушкину, как старшие к младшему. Он уважал их мнение, дорожил их приязнью и, «никого не щадивший ради красного словца», никогда не позволял себе затрагивать в эпиграммах Грибоедова, встречаясь с которым в обществе, разменивался веселыми шутками и остротами. Однако коротко они так и не сошлись, как, по всей очевидности, должны были бы сойтись два столь умных и талантливых человека.

Сойтись накоротке им помешала скитальческая судьба обоих. Грибоедов отправился в Персию, Пушкина сослали на юг. И оба провели в странствиях  полжизни. С 1818 по 1928 год они не встречались, но внимательно следили за творчеством друг друга. В Михайловском Пушкин читал Пущину список «Горе от ума» и вел в «Евгении Онегине» поэтическую перекличку с грибоедовской комедией. В рукописях Пушкина осталось 6 исполненных его летящим пером грибоедовских портретов в фас и профиль.

Оба они очень любили путешествия и получали в них мощный творческий импульс. Их манили одни и те же маршруты: Украина, Кавказ, Крым. Обоих объединяла тяга к Востоку, которая выразилась у Пушкина в «восточных мотивах» его поэзии и прозы. Причем классическую персидскую поэзию он знал прекрасно, цитировал в своих произведениях, а его знаменитый «Памятник» навеян строками Саади.  И, наконец, оба дружили с  декабристами и даже готовы были в определенный период примкнуть к тайным обществам.

К концу января 1826 года (через месяц после восстания на Сенатской площади) в чеченскую крепость Грозную (ныне – Грозный) с разных сторон съехались Ермолов, Вельяминов, Грибоедов, Мазарович. Здесь Александр Сергеевич был арестован и повергнут следствию по делу декабристов. Некоторые из них показали на допросах его причастность к тайному обществу. Сам Грибоедов это решительно отрицал. Показания Рылеева, Пестеля, А.Бестужева и других заговорщиков были в пользу Грибоедова, и Следственная комиссия постановила освободить его с «очистительным аттестатом». Он получил прогонные деньги для возвращения в Грузию и был произведен в надворные советники.

Конечно, подобно Пушкину, Грибоедов сочувствовал декабристам, и многие его убеждения совпадали с декабристскими. Да и Чацкий выступает типичным представителем тогдашней передовой молодежи - не случайно декабристы тоже активно распространяли списки «Горе от ума». Пушкин же, принятый по возвращении из михайловской ссылки Николаем спустя несколько дней после восстания декабристов, на вопрос нового императора, где он находился бы 14 декабря, твердо ответил: «Со своими друзьями на Сенатской площади». И, подобно Грибоедову, он был прощен, даже получил придворный чин и разрешение работать в государственных архивах для сбора материалов по истории пугачевского бунта...

Грибоедов, между тем, выхлопотал себе еще пару месяцев в Петербурге. Стояло жаркое лето, и Александра Сергеевича терзали мысли о казненных и сосланных друзьях, знакомых. Вдохновение покинуло его, и поэтическое дарование напрасно требовало новых высоких свершений. Будущность представлялась туманной и безотрадной.

К концу июля поэт прибыл в Москву, куда на торжественную коронацию Николая I собрался уже весь двор, высшее чиновничество и генералитет. Здесь же присутствовал родственник Грибоедовых Паскевич, которому с началом русско-персидской военной кампании 1826-1828 годов предстояло принять на Кавказе вместо впавшего в немилость Ермолова бразды правления. Мать упрашивала Александра Сергеевича перейти к нему на службу, и тот, скрепя сердце, согласился.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.