Какое яркое имя ни возьми, почти всегда окажется, что герой войны или труда был или есть комсомолец. И это всем нам представляется естественным, привычным - комсомол по праву называют школой воспитания, кузницей кадров. Можно уже говорить о целых комсомольских династиях, где несколько поколений прошли школу Ленинского союза молодежи.

Все комсомольцы страны стоят сейчас на трудовой вахте в честь предстоящего XVII съезда ВЛКСМ. Эта трудовая вахта имеет особый смысл - съезд открывается накануне волнующего события - пятидесятилетия со дня присвоения комсомолу имени Ленина. В манифесте ко всем комсомольцам, ко всей рабочей и крестьянской молодежи, принятом на VI съезде РЛКСМ, записано: «Не для красного словца, не из желания носить лучшее из всех имен, не только для того, чтобы почтить уважением память великого усопшего, приняли мы это решение. Нет, мы приняли его для того, чтобы вся трудящаяся молодежь всех народов, населяющих СССР, вместе со своим передовым отрядом Коммунистическим Союзом Молодежи прониклась единой волей и твердой решимостью научиться по - ленински жить, работать и бороться, осуществляя заветы, оставленные нам Лениным».

Комсомол воспитал тысячи и тысячи героев. Но, кроме этих тысяч, есть у него миллионы воспитанников, которыми наш Союз тоже вправе гордиться. Эти люди не совершили ничего особенного, выдающегося и могут «похвастать» разве только тем, что скромно, незаметно трудились, всегда честно выполняя свой долг. Они, быть может, не задумываются о своем «месте в истории», но без них были бы невозможны ни свершения первых пятилеток, ни трудовые подвиги сегодняшних дней. Без них не были бы накоплены те нравственные ценности, которыми мы сильны.

Этот очерк - именно о таких людях, о нравственном единстве поколений, воспитанных Ленинским комсомолом.

Солнце, весь день палившее с высоты, резво покатилось за синюю пилу бора, мигнуло напоследок и скрылось. На дальней улице, «линейке» по - здешнему, игриво тенькает боталом корова. На скамейках лицом к ушедшему солнцу сидят старики.

Молодежь стягивается к клубу. Кажется, сейчас в поселке, словно забором, обнесенном пахучими стогами, деловита одна только заводская труба. Трудится, красная, кирпичная, легко выдыхает неясные дымы.

Рассказывают, что стекольный завод в Большой Вишере (до революции «полустанция на Николаевской железной дороге») начал строиться после того, как лихие братья Курженковы встретили темной ночью в лесу почтовую карету (навел верный человек, за что и получил тысячу целковых). Курженковым досталось тридцать тысяч.

Братья оказались удачливы в делах. Быстро поставили два стекольных завода (второй - в Малой Вишере), растолстели, получили звания купцов первой гильдии. Но жили недолго. Один Курженков, пьяный, вывалился на быстром ходу из коляски и расшиб голову о придорожную тумбу. Второго погубила страсть к оригинальности. Увидев в цирке Чинизелли шпагоглотатель, загорелся мыслью научиться этому искусству. Смазал шпагу салом, выпил штоф водки для храбрости и... скончался после первого урока.

Хозяев не стало, а труба прилежно дымила. Вскоре восторженный рев заводского гудка возвестил о начавшейся в Питера революции. И его же суровый голос провожал на борьбу с Колчаком и Деникиным три добровольческих отряда.

После Великой Отечественной войны, когда вернулись к разрушенным избам жители поселка, увидели: трубы нет, завода нет, в коробках разбомбленных цехов плачут молодые ивы.

Все болыпевишерцы, кто был в состоянии ходить, держать в руках мастерок, восстанавливали завод. Потом заготавливали для него дрова. Растянувшись цепочкой в три километра, передавали из рук в руки хворост, поленья, тяжелые корневища...

За сто без малого лет существования Большевишерский стекольный завод, конечно, вырос. Раскинулся вширь и поселок. Но, как сотни его собратьев, маленьких заводиков, не сумел стать объектом важного значения, не был ни разу объявлен ударной стройкой. Для этого продукция у завода несерьезная, неважно, что идет нарасхват: вазы, салатницы, графины, стаканы и рюмки.

Заводу давно обещана реконструкция («Понимаете, мы в списке первой строкой!»), но ее отодвигают и отодвигают.

Деньги у завода есть - из года в год он перевыполняет план, растут и копятся прибыли. Вот и хитрят болыпевишерцы: то под видом ремонта станков построят конвейер, то под видом ремонта же начнут асфальтировать ухабистую дорогу. Десять километров отделяют поселок от районного центра - Малой Вишеры. Восемь с половиной из них (считая от Малой Вишеры) успели заасфальтировать, но тут настигла «партизан» карающая рука. Виновные получили по выговору. Строительство дороги прекратилось. Поселковые куры, как и прежде, купаются в пыли. А их хозяева, катапультируясь из автобусных кресел на первом же ухабе, вздыхают: «Эх, не успели!...»

Мимо платформы «Большая Вишера», обдавая гуляющих равнодушием, проносятся поезда. В двух часах езды Ленинград, в пяти - шести - Москва. Вглядываясь в мелькающие окна вагонов, вишерские парни и девчата (девчат в поселке побольше, чем ребят) видят: в поездах много свободных мест. Не их ли дожидаются?

Потом их матери при случае хвастают соседкам: «Моя - то (мой) уехала. В большом городе жить хочет».

Володя никогда не рвался уехать из поселка. Правда, в армии специально «тянул» на 1 - й класс (он был командиром танка), чтобы потом водить тягач в геологических партиях. Хотелось помотаться, посмотреть свет. Но чтоб потом обязательно вернуться домой, никто из их семьи еще не покидал поселка. А вышло не так. Приехал на побывку, увидел заплаканные глаза бабушки, матери и сестры, обнял отца, провел рукой по аккуратно сложенной поленнице... На танцах познакомился с Людой. Вот история: они учились несколько лет в соседних классах и друг друга не заметили. Смутное детское воспоминание: по улице идет маленькая девочка с огромным коромыслом. А ведерки тоже маленькие... От этой девушки, с которой познакомился столько лет спустя, от родной избы никуда не хотелось уезжать. После демобилизации поступил на завод слесарем, работа нравится. Женился. Родилась Лариска...

Бывает, приезжают в Вишеру разлетевшиеся по всей стране одноклассники, спрашивают кто со скрываемой жалостью, кто с легким высокомерием: «Ну, как тут жизнь?» Подтекст такой: не тянет ли в большой мир? Володя искренне не замечает ни жалости, ни высокомерия. В «большой мир», конечно, тянет, да он кое - где уже побывал (по работе пришлось поездить), но жить хочет только здесь. Когда его спросили, доволен ли жизнью, ответил: «Да. Многого, чего хотел, я уже достиг».

Вопрос этот задала Володе я. И не только Володе, а всей семье Ростовских - Георгию Семеновичу, Надежде Александровне и восемнадцатилетней Саше - Шурику, как ее называют дома. До того я много раз встречалась с Ростовскими. Эта семья - одна из самых уважаемых в поселке, все ее члены работали или работают на заводе, и работают отлично.

После встреч и разговоров в разумном, прочном доме Ростовских я решилась задать им вопросы, на которые легче ответить наедине с листом бумаги. (Попросила при этом писать, не советуясь и не показывая ответы друг другу; просьбу мою все выполнили.)

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.