Наблюдать за становлением творчества молодых интересно, радостно и - трудно: путь каждого художника к познанию мира далеко не прост и ярко индивидуален. Отделить тенденции, определяющие своеобразие искусства молодого поколения, от случайных и чисто экспериментаторские проб - уже нелегкая задача. В разговоре о произведениях молодых художников Прибалтики она усложняется еще и тем, что целостность их творчества является в сущности своей триединством. Искания литовцев, латышей и эстонцев далеко не однородны: к общему результату они приходят самыми различными путями, и разность этих путей закономерна. Она порождена традициями жизненного уклада каждой из республик, особенностями национального характера и мировосприятия. «У искусства любого народа язык своей земли, язык векового опыта народа, - слышала я несколько лет назад от Мартироса Сергеевича Сарьяна. - Корни искусства, как корни дерева, уходят в землю».

Пожалуй, сильнее всего эти самые корни сказываются в молодой скульптуре Литвы., упорно и целеустремленно ориентирующейся на прославленное мастерство крестьян - резчиков по дереву. Вышедшие из рук деревенских художников фигурки (теперь они почти все хранятся в музеях) удивительны. Глубокую содержательность и монументальность этих фигур скульпторы оценили еще лет пятнадцать назад: памятник жертвам фашизма в Пирчюписе, исполненный Гедиминасом Иокубонисом в 1960 году. - свидетельство этому. Молодые мастера не повторяют пройденного: они стремятся перенести специфические особенности народного искусства не в монументальную и не в станковую, а в декоративную скульптуру. Ту, которая, подобно памятникам, живет на открытом воздухе, но воспринимается не патетически - торжественно, а радостно и служит украшением городских ансамблей.

«Клайпеда - порт» - так назвала Тамара Янова вырезанную из красного дерева скульптуру, олицетворяющую мореходство. Спокойно - величавая, она будет одинаково уместна и на пристани, под хлесткими ударами соленого балтийского ветра, и на берегу тихой реки в центре Клайпеды. Прямые плоскости и крупные объемы «Клайпеды» станут перекликаться с геометрическими линиями и блоками современных построек, легкая стилизация найдет отзвук в старинных, еще сохранившихся в городе домах. Отражаясь в переливах воды, вбирая в свою полированную глубину всполохи солнечных лучей, она может быть своеобразным «гербом» порта.

Янова не случайно обратилась к дереву - это именно тот материал, с которым издавна работали литовские мастера. Для скульптора этот материал очень благодарен: красив по фактуре, по тону, богат разнообразными выразительными нюансами. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить «Клайпеду - порт» с «Нерингой» Дали Матулайте. Матулайте работает в дереве, словно подернутом патиной времени, - потемневшем, слегка растрескавшемся. Созданная ею «по - средневековому» удлиненная фигурка женщины с кораблем в руках воспринимается как поднятая со дна моря, - не такие ли фигуры завершали убранство старинных кораблей, придавая особую романтичность их облику? И эта ассоциация подсказывает место, для которого она предназначена; я, например, представляю себе ее на Куршской косе, искони населенной рыбаками и моряками, перед музеем, в котором собраны предметы их труда и быта. Совсем не похожие друг на друга «Клайпеда - порт» Яновой и «Неринга» Матулайте оказываются одинаковыми по назначению: они созданы, чтобы стать смысловыми и декоративными акцентами городских ансамблей.

«Здесь, на земле, живя и творя, ею ты дышишь с самого детства; в каждой кровинке - земля твоя, и никуда от нее не деться», - эти стихи Альгимантаса Балтакиса могли бы стать эпиграфом к творчеству многих молодых литовцев. И не только скульпторов, но и живописцев, графиков, прикладников. Прежняя кастовая замкнутость жанров во многом нарушена, границы их сломаны, многие ручные ковры воспринимаются как живописные полотна, а такие картины, как «Легенда Ниды» Антанаса Мартинайтиса, по изменчивости тонов и гобеленовой мечтательности напоминают ковры: человеческие фигуры то выступают из волн и растений, то снова сливаются с ними, образуя единую образную ткань, оставляя впечатление сказки, недоговоренности. Многозначность настроения, стремление к широте художественных связей - все это становится характерным и для пейзажа. «Лето» Альгимантаса Швегжды - это не только бесхитростная зарисовка склонившихся над водой деревьев, это рассказ о том, как природа наполняет счастьем прикоснувшуюся к ней человеческую душу, даря ей покой и тишину светлых рек и зеленых перелесков республики. Литовские художники убеждены в том, что бытие человека должно быть озарено красотой и миром. Устойчивость и надежность существования являются для них существенным звеном в создании нравственного и эстетического идеала.

Именно поэтому так часто и трагедийно вспоминают они о прошедшей войне. Она становится для них как бы камертоном восприятия сегодняшней жизни. Глубокие и сложные эмоции вызвали к жизни полотно Леонардаса Тулейкиса «Паланга. 1941 год», воссоздающее картину гибели пионеров, попавших под бомбежку первых дней войны. Горят языки огня, алый свет заливает картину, кажется, даже море полыхает в пламени. Сочные, яркие краски, взволнованный экспрессивный рисунок придают произведению законченность и силу - сотни человеческих трагедий концентрируются в образах погибающих детей. Открытая публицистика сочетается с лиризмом личного авторского отношения к происходящему, тревога за мир - с надеждой на будущее, воспоминание - с предостережением. Историческая картина, точно рассказывающая о конкретном факте, приобретает вневременное гражданственное звучание.

По - иному идет к постижению действительности художественная молодежь Эстонии. Она страстно предана современности, даже сиюминутности жизни, ее динамике, шумным ритмам и захватывающим темпам. Большинство живописцев и писать старается «современно» - броско, с резкими контрастами и неожиданными поворотами, иногда с почти гротескной остротой. Стремительным напряжением пронизана, например, картина Людмилы Сийм «Центр» - люди торопливо на ходу читают афиши, делают мелкие покупки, случайно встречаясь, перебрасываются несколькими словами, словно на минуту попадая в поле нашего зрения, и снова исчезают в нарядной, оживленной толпе.

Произведений, написанных в традициях национальной живописи, склонной к спокойной повествовательность и сдержанному лирическому чувству, в их мастерских сравнительно немного. Лишь некоторые художники пытаются сочетать сегодняшнее ощущение бытия с неторопливой достоверностью классики. Один из первых среди них - Уно Роосвальт. Уже названия картин вводят в мир его героев: «Суровый берег», «Возвращение», «Когда на море шторм». Его персонажи суровы, строги, их психологическая достоверность соответствует реализму содержания полотен.

На первый взгляд наблюдения молодых эстонцев кажутся беглыми, но на самом деле они серьезны и выверены - художники умеют уловить сущность изображаемого. Напряжение эпохи чувствуется у них даже в конструкциях индустриального пейзажа: обнажая структуру цехов, логику арматурных сочленений, они пользуются яркими, локальными тонами, которые сами по себе утверждают неизбывность жизненной энергии.

Цвет делается одним из главных компонентов создания образа - он торжествует, сверкает, определяет настроение полотна. Именно цвет «вводит» в атмосферу молодежного кафе в «Ансамбле» Юрия Пальма. По композиции, отбору аксессуаров, по психологическому рисунку образов это полотно может показаться аскетическим и однообразным, но в звонких сочетаниях интенсивно - красного и нежно - голубого заключена неожиданная притягательная сила, словно исходящая от музыки, ощутим настойчивый ритм, свойственный эстрадным песням. Светящийся фон, создавая ощущение насыщенного звуками пространства, становится внутренне динамичным и превращается в своеобразную метафору звучания песни, мелодии которой подчинены музыканты.

Еще активнее использованы красочные аккорды в «Красных конях» Малле Лейс, в этом несколько полемическом манифесте исканий художественной молодежи. В нем нет ни стремления показать мировую гармонию, как в почти одноименной картине К. С. Петрова - Водкина, ни торжественного великолепия алых коней древнерусских миниатюр. Лейс работает открытым тоном, не боясь обвинений в схематизме. Ее кони вырываются из окружающего монохромного пространства, их невозможно представить ни на лугу, ни в тишине сумерек. Острая выразительность горячих красных тонов, определенность линейных ритмов, предельная четкость образов - всем этим художница хочет передать безудержное влечение юности вперед. Ее «Красные кони» - это своего рода декларация юношеской романтики, в которой характерный для времени интеллектуализм и даже рационализм прекрасно уживаются с эмоциональной приподнятостью.

Стремясь к обновлению образного языка, молодые художники Эстонии вводят в полотна элементы фотомонтажа, заимствуют приемы из сферы кино, театральной режиссуры. Желая обратить на что - то внимание зрителя, пренебрегают жизненными пропорциями и соотношениями. Реалистическая дотошность холста Томаса Винта «Твоя бабочка летит на твой луг», где выписана каждая деталь каждой травинки, на самом деле условная, мнимая. И бабочка и цветы, на которые она опускается, показаны словно бы сквозь увеличительное стекло, - крошечный кусочек луга воспринимается как вселенная, превращается в нечто очень значительное. Мир трансформируется художническим воображением. Повседневность доведена до уровня поэтического символа.

Творческие размышления молодых латышей дополняют и как бы завершают раздумья эстонцев и литовцев. Литовцы стремятся осмыслить традиции и историю республики, видя в них ключ к пониманию современности. Эстонцев интересует сегодняшняя действительность. Латыши хотят в поступках и характере своих молодых современников увидеть концентрацию духовного и исторического опыта своего народа. В их холстах почти постоянна мысль о череде поколений на издавна обжитой, хранящей тепло человеческих рук земле. Даже в тех случаях, когда речь идет о действиях, возможных только во второй половине двадцатого века, они рассматриваются как результат усилий всех предыдущих поколений. Об этом свидетельствует диптих Гунарг Митревица: на одной его части изображен космонавт; на другой - средневековый «вольнодумец», безвестный Джордано Бруно, мысль которого прокладывала дорогу в будущее.

Монументально и торжественно воссоздают латвийские живописцы своих современников. Их мало волнует внешняя характерность персонажей, и созданные ими образы скорее типичны, чем индивидуальны. Человек раскрывается для них в таких качествах, как крепость духа, нравственная сила, верность друзьям и любимым. Цельными, обладающими душевным здоровьем видит своих героев Робертс Музис, автор полотна «В дальний рейс». Сосредоточенность лиц, суровая скупость пейзажной гаммы - все говорит о том, что юношу, уходящего в море, ждут нелегкие испытания, но что он знает это и готовится их преодолеть.

Они работают по - разному, молодые художники Латвии. Одни пишут многокрасочные жанровые полотна, в которых сюжет словно вырастает из ликующей яркости цветовых пятен, - такие произведения очень оптимистичны и обладают большой эмоциональной силой воздействия («Студенческое лето» Лии Бумаге, «Свадьба в рыбацком колхозе в Салацгриве» Гунты Лиепиня). Другие, в их числе художники Елгавы, Геллия Даркевича, Эдвин Калнениек, пристально, взыскательно изучают окружающую действительность, стараясь определить место человека в мире вещей. Одни с углубленным вниманием вглядываются в человека, - например, для Майи Табака даже движущаяся лента фуникулера лишь предлог, чтобы рассказать о поднимающихся на нем людях. Других интересует не столько человек, сколько общий поток жизни - в «Пчеловодах» Петериса Постажа солнечный свет почти стирает лица пасечников. Но при всем этом художники едины в главном: в философском понимании назначения человека на земле, в стремлении, избегая внешней эффектности и нарочитой романтизации положений, выявить, какие узы связывают его с природой, временем, родным народом.

Искания молодых художников Прибалтики всегда бывали направлены на решение не только формальных, но и: принципиальных, идейных проблем искусства. Недаром в кипевших в мастерских спорах, которые мне пришлось слышать и в Эстонии, и в Литве, и в Латвии, так же часто, как об эстетическом каноне, говорилось о социальном осмыслении действительности.

Писать для прибалтийских живописцев - значит проникать в суть воссоздаваемого, раскрывая его сокровенный смысл. Какие - то предметы и события могут быть трансформированы творческой волей, но в основе их восприятия лежит живой интерес к реальной действительности. И национальные художественные традиции, и история республик, и конкретные жизненные факты - все ложится в сокровищницу опыта молодых мастеров, все помогает им приобщиться к общему жизненному и творческому бытию Союза: не просто отразить современного человека в его действиях, но обобщить в его образе свои представления об эпохе, о жизни.

Идя от подлинных фактов к эстетическому их выражению, а затем и к философскому их постижению, они не пытаются упростить зрителю восприятие мира и искусства. Углубить его эмоции, активизировать его фантазию - вот их задача. Поэтому порою им важнее выявить ритм и мелодику произведения, чем исчерпать сюжет, завершить полотно во всех деталях. Считая искусство средством формирования мировоззрения советского человека, они стремятся к синтезу идейного и поэтического содержания. В этом и проявляется сейчас их духовная целостность, их творческое единство.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.