Имени польских героев

В мае 1924 года состоялось новое разбирательство. Смертный приговор остался в силе. Однако несколько дней спустя президент Польши Войцеховский сообщил канцелярии суда о своем решении помиловать осужденных и заменить смертный приговор для Багинского - пожизненным заключением и 15 - летним заключением - для Вечоркевича.

Конечно, это была только временная уступка. Польская охранка не оставила мысли расправиться с патриотами. Заключенных содержали в ужасных условиях, подвергали бесчеловечным пыткам и истязаниям.

Багинский томился в одиночке, в которую вставили железную клетку таких размеров, что лежать можно было только съежившись. В течение 6 месяцев он был закован в кандалы весом в 10 кг, а на ночь его сковывали и по рукам. Свиданий, не говоря уже о газетах и книгах, не разрешали. Ночью через каждые 15 минут его будили стуком в дверь. Зимой камера была совершенно не топлена, причем ледяные сосульки свешивались с потолка, а пол был совершенно промерзший. Измученный этой каторгой, томимый голодом, он все же нашел в себе достаточно твердости, чтобы в декабре этого года приступить к голодовке, продлившейся 14 дней. На 14 - й день к нему зашел начальник с сантиметром и, издеваясь над ним, стал снимать мерку для гроба. Умирающего Багинского бросили в тюремный лазарет.

Жизнь заключенных была в опасности. Советское правительство предложило обменять Багинского и Вечоркевича на арестованных в СССР за совершенные преступления польского консула Лашкевича и ксендза Уссаса.

11 марта 1925 года польское правительство сообщило, что оно согласно на обмен. Заключенных перевели в белостокскую тюрьму.

В ночь с 28 на 29 марта начальник тюрьмы передал их председателю польской комиссии по репатриации Куликовскому, а тот сообщил об этом старосте в Столбцах и просил подготовиться к обмену, который должен был произойти тайно и без огласки.

29 марта в 14.00 они прибыли в Столбцы. В этот день заключенные даже не позавтракали. Поезд подошел к перрону так, что их вагон остановился прямо против здания полиции. Охрана выстроилась шпалерой, и заключенные прошли через живой коридор в домик полицейской команды. Из Столбцов заключенные в сопровождении другого конвоя должны были отправиться специальным поездом на пограничную станцию Колосово, где и должен был состояться обмен.

Прошло меньше часа, и специальный поезд подошел к перрону.

По приказу Куликовского проверили вагон. Там нашли лишь безобидный электрический фонарик, очевидно, забытый каким - то железнодорожником. Больше ничего, что могло бы вызвать подозрения.

Снова полицейские стали шпалерой, и заключенные вошли в вагон. За ними - шесть конвойных и начальник охраны - унтер - офицер, председатель комиссии по репатриации Куликовский, столбцовский староста Зайнчковский, судебный исполнитель и несколько других официальных лиц, которые должны были принять участие в обмене.

Заключенные спросили, где они должны занять места, и комендант показал им на угол. Только теперь узники по - настоящему ощутили и почувствовали важность приближающегося момента. До обмена оставались считанные минуты.

Когда поезд проезжал Задворье, какой - то человек, стоявший неподалеку от дороги, махнул рукой. И в этот же момент в вагоне раздались два выстрела. Старший сержант полиции Юзеф Мурашко выстрелил сразу из двух револьверов - в Багинского и Вечоркевича. Те упали на пол вагона. Охрана безмолвно расступилась.

Поезд двинулся обратно в Столбцы.

Известие об убийстве заключенных быстро распространилось в Польше и за рубежом.

Народный комиссар иностранных дел СССР Г. В. Чичерин 2 апреля 1925 года обратился с нотой к правительству Польши:

«... От имени Союзного правительства я заявляю самый резкий протест против такого неслыханного в цивилизованных странах злодеяния польских властей, каким является убийство лицом, состоящим на польской государственной службе, Багинского и Вечоркевича почти в момент обмена и на глазах специально командированных в связи с этим обменом польских чиновников.

... Имею честь довести до вашего сведения, г. Посланник, что невыполнение принятых польским правительством обязательств по персональному обмену предоставляет Союзному правительству в отношении лиц, предназначавшихся до настоящего момента к отправлению в Польшу в порядке обмена, полную свободу действий в пределах существующих в Союзе Советских Социалистических Республик законов. Чичерин».

Когда вдовы убитых - Фелиция Багинская и Софья Вечоркевич обратились к польским властям с просьбой выдать тела мужей, чтобы перезахоронить их на родине, то им отказали.

В одном из своих писем автору этих строк Фелиция Багинская сообщала: «После зверского убийства моего мужа на границе с СССР, недалеко от Столбцов, пребывание мое и детей в Польше было невозможным по причине преследований, которые тогда проводили власти санационного режима. Моему старшему сыну Збигневу было восемь лет, школьный возраст. В какую школу я тогда могла записать своих детей, если там поступили с их отцом, как с преступником? В каких картинах мне рисовалась их будущность? И вот в конце июня, 20 или 22 - го, 1925 г. я вместе с детьми и семьей Вечоркевича, по приглашению советских властей уехала в Москву, чему тогдашние польские власти всячески старались мне помешать, запугивали нас.

В Москве, на Белорусском вокзале, нас встретили тысячи трудящихся и молодежи с великим торжеством, с цветами, с горячими речами. Мы так были потрясены всем этим, что не могли удержать слез и только повторяли: «Спасибо, спасибо...»