Нет другой такой страны. Со всесветным размахом целого континента и уютностью маленького удела, с бескрайним простором степей, мириадами озер и озерков, глухоманью тысячеверстной тайги и игривой нежностью среднерусских перелесков, непоборимым однообразием тундровых снегов и калейдоскопом горных кряжей... Как ни вычурна фантазия, она даже мельком не охватит все многообразие великой страны, называемой Союзом Советских Социалистических Республик.

Практически четыре времени года царствуют все двенадцать месяцев на ее просторах, и потому охотничий диапазон ее беспределен - если закончился сезон на крайнем юге в середине января, то весенней волной катится охота к северу, достигая своих полярных границ лишь к концу июня. Легкой дрожью селекционных отстрелов по хорошо организованным индустриального типа охотохозяйствам побьется она с месяц и потом новым потоком осенних охот, во всем их многообразии и великолепии скатится к югу, с тем, чтобы вновь в середине января повторить свой волшебный цикл.

Сказать, что климатические условия позволяют осуществлять на земле нашей законный круглогодичный охотничий цикл, значит сказать многое, но далеко не все.

Покажите мне другую землю, где бы столь многокрасочен, многоголос был животный и птичий мир, живущий в приволье на бесконечных просторах страны, в добром, к сожалению, неповсеместном, согласии с индустриальной мощью промышленных районов. От тысячекилограммового зубра, медленно, словно нехотя, жующего свою травяную жвачку и косящего на непрошеного гостя маленьким кровавым глазом, до длинноносого вертлявого бекаса, добыча которого для обычного охотника обходится не дешевле добычи слона, - попробуйте пересчитать вес затраченных впустую зарядов на вес тела этого маленького болотного куличка! Здесь, на просторах России, можно насладиться метким выстрелом по стремительному вальдшнепу, внезапно взлетевшему из коричневого непроходимого густоча, и вздрогнуть так, что захолонет сердце, при встрече с косолапым, обеспокоенным на дневке в буреломе. Бесконечно долгий день под моросящим дождичком можно пробродить за русаком, так и не «замочив» стволов. Или после сказочной костровой ночи в весеннем лесу взять токующего глухаря - древнейшую птицу земли, которая в наших лесах хоть и не частый, но привычный трофей. Носом к носу столкнуться с десятком могучих лосей, перебредающих из одного молодняка в другой. И завороженно оглохнуть от базарного гогота гусей в солончаковых степях Азербайджана, где на мелководье незамерзающих озер, разлившихся на несколько километров, зимуют в тепле тысячи и тысячи разномастных птичьих стай. Пятидневным, валящим с ног марафоном пройтись по зимней тайге в погоне за маленьким пушистым зверьком, которого называют живым золотом русской земли! Соболь! Это он родил суровую таежную пословицу: «Или добудешь, или дома не будешь». Радостен и не менее тяжкий труд горной охоты за снежным бараном или туром, когда каждая вершина, увенчанная рогатым сторожем, кажется на расстоянии вытянутой руки, стоит только попытать счастье удачным выстрелом. Ан нет. Ты уже в намеченной точке, взмокший, полузадохшийся от последнего крутого подъема, а восемь баранов гордо стоят на новой вершине, и до них все та же инстинктом самосохранения промеренная до метра дистанция вне выстрела.

Свыше ста охотничьих животных - копытных, хищных, пушных, свыше трехсот птиц всех калибров и расцветок - таков охотничий парк нашей Родины. Не то чтобы добыть по экземпляру, увидеть - то всей человеческой жизни не хватит, как бы легок на ногу да зорок на глаз ты ни был. Так и останется в душе неутоленная жажда охотничьей страсти, удовлетворенная едва наполовину, заправленная тоской по местам нехоженым, по зверям да птицам несмотреным.

Не только самой добычей красна охота. Любованием природой, пониманием ее, слиянием с ней - вот чем велика эта исконная страсть человека. Затаившись в весеннем шалаше с подсадной уткой где - нибудь на Селигере - одно название чего стоит! - можно трижды в день увидеть все четыре времени года. Вышло весеннее солнышко, растопило легкую утреннюю изморозь - и чем не весна!! Зарадовалось все, засверкало мокрыми умытыми красками. Потом пригрело светило, и потеплело, глядь, и первая мошка застолбилась в воздухе, и уже расстегнуться хочется и в дрему клонит. Но вот с севера потянуло ветерком, засерела вода, и сизая туча навела печальный марафет на округу. Осенним неустройством, тревогой перед холодами повеяло от перванжевых красок земли и неба. И не зря повеяло. Обрушилось из накрывшей тучи снежное хлопья и тонким, но ровным белым покрывалом укутало все окрест. Ну, если только кроме воды. Да и та кажется уже не теплым, ласковым, податливым зеркалом, а затвердевшим панцирем зимних водоемов. Крепенький ветер сдул тучу к югу, и вот снова выглянуло солнце. Снова весна... И там еще одна туча... И круговерть сезонов завораживает настолько, что забываешь о продрогшей и молчащей подсадной - не до любви селезням в такую погоду, - а ты смотришь вокруг и наглядеться не можешь.

Или окунуться в тишину Красного соснового бора, сияющего золотом в лучах сибирского солнца. Кажется, наперед знаешь, что обходят его парковые чистоты и зверь и птица, которую добыть стремишься, - нет зверю и птице укрытия в этой прозрачности, - а все - таки не хватает сил отказать себе в удовольствии пройтись после болотной хляби разнузданного ряса по мягкой, упругой, будто лесным асфальтом покрытой земле Красного бора, вдохнуть его невесомого воздуха, обрести покойность духа для новой встречи с лесной пугающей глухоманью, где и пень зверем кажется, и свернутые корневища так хитроумие сплетаются между собой: то оленем замершим прикинутся, то медведем, на задние лапы вставшим.

Или пробрести осенними сопками Камчатки, с травой по горло, утром такой росной, что будто черную тропу прокладываешь сквозь серебрящееся росой половодье трав. И про - брод твой за много километров по склону сопки неверной чертой означен, и ты от этого многотравья уже через минуту становишься мокрым, и не спасают тебя ни сапоги болотные выше колен, ни брюки непромокаемые, ни куртка нейлоновая. Только к полудню, насмотревшись на косолапых, оглохнув от всполохов взлетающих куропаток с запоздало недоли - нывшим пером, изойдешь парком, и на кривом, стелющемся кедраче развесишь свои одежки, и солнце, не жаркое, но ласковое по - северному, просушит. А ты будешь любоваться морем бескрайних ирисов, таким неестественным цветом изукрасивших травяную зелень: будто тысячи красавиц в лиловом и сиреневом со всех окрестных полей спешат сюда на карнавал, чтобы похвалиться своей статью и нарядами.

Или, оседлав старенького послушного жеребчика, неспешно тронуть поводья и отдаться в его полную власть, когда зашагает он по узким карнизам туркменских кряжей, полуощупью ступая по ослизлым еще от ночной влаги камням. Мягко прижмет коняга твое бедро к отвесной скале, уходящей так высоко, что и голову закинуть побоишься, чтобы оглядеть высоту, на которую предстоит войти, а справа кожей ощутишь оскалившуюся пропасть с острозубыми глыбами. И только метровой ширины каменный карниз, по которому идет тропа, сейчас твоя дорога. Ни назад повернуть, ни в сторону шага не сделать. И «цок - цок» - настороженно стучат копыта, отбивая ритм тяжелого подъема, как бы включенный метроном отстукивает секунды жизни, которую неверный шаг коня может оборвать в любое мгновение.

Или уйти в плавни Аракса. Желтой, местами непроходимой - без всякого преувеличения - стеной стоят трехметровые камыши. По ухабистой дороге изредка прогрохочет грузовик, то и дело скрываясь за стеной камыша - и сам и с пассажирами своими, трясущимися в кузове. И только кабаньи ходы, словно лабиринты сказочных древних городов, черными зевами сияют то там, то тут. Коль повезет, то, выскочив на полянку, всю изрытую плугами - рылами диких свиней, заметишь зазевавшегося мохнатого секача, не успевшего в поисках кореньев насытиться за кормовую ночь и потому, невзирая на опыт и белый свет дня, рискнувшего продолжить кормежку. Но только завидит тебя, ошалевшего от однообразия блекло - желтых камышей, как шуркнет в ход и с тихим, затихающим шорохом скроется, будто в подземелье. И снова часами вышагиваешь по извилистым коридорам, поминутно вычищая камышовое колючее осте из - за ворота. И бесконечно, как сами плавни, тревожное, сладостное ощущение опасной встречи с двухсоткилограммовым секачом, чья изворотливость, быстрота, сила и острота трехгранных клыков всегда могут оказаться сильнее твоего «тройника» калибра 9,3 миллиметра.

Но как ни прекрасны, как ни многообразны природные условия, как ни щедра на птицу и зверя земля родная - охотничьи традиции, характеры, уклад самой охотничьей жизни богаче фауны в тысячу раз. И это естественно.

Издревле, когда еще основной прокорм давала охота, складывался особый строй отношений русича с природой. И лежали в основе этих отношений глубокое уважение к природе (вспомните былинные песни, рачительное обращение «зверя лишнего не брате»), мужество и сметка, ничего общего не имеющие с лихостью ошалевшего храбреца, готового живот свой положить ради дешевого эффекта.

Много сейчас и противников охоты. Наверно, несколько тому причин. Во - первых, дальнейшее, глубокое познание жизни животных. Во - вторых, наращивание мощи охотничьего оружия, делающего в глазах людей сторонних охоту обычным убийством.

С познанием живой природы, когда человек уже постиг тайны - далеко не все, правда, - «мышления» зверя и тем самым как бы приблизил его к себе по разумению, морально - нравственные аспекты охоты стали жестче и строже. Но таким же абсурдным остается полное отрицание охоты. Ведь не отказываемся мы от курятины только потому, что постигли законы генетики!! Или, скажем, от автомобиля лишь потому, что теплым летним вечером каждый километр его движения пролегает по трупам насекомых!

Конечно, неизмеримо по мощи в сравнении с первым оружием - дротиком и каменным кинжалом - современное многозарядное, дальнобойное, высокоскоростное оружие. Но ведь с нарастанием его силы сколько ограничений в пользу зверя и птицы установил человек: и сроки охоты и нормы отстрела. Да и сама жизнь в урбанизированном обществе делает человека куда слабее в поединке со зверем. Пусть не было у русича раньше пятизарядного «МЦ», зато сколько опыта от ежедневного общения с природой имел он! Как знал зверя, как знал угодья, многочасно и постоянно находясь в лесу и поле! Опыт - вот оно главное оружие настоящего охотника. И никакие скоростные карабины его не заменят. Лишь только служить будут ела - ' бой компенсацией отсутствующего опыта, нехватки выносливости и разумения в общении с природой.

Да и зверь, сказать прямо, прошел за многие века недурственную школу. Только в заповедниках подпускает он к себе. А то и в глухомани сторожка держится, не веря человеку, пугаясь грохота и шума, которые тот несет с собой в места, где раньше и не ступала человеческая нога. И поединок с таким зверем становится посложнее былой добычи непуганого лося или вепря.

Вот почему в современном звучании охота - это продолжение борьбы, которую вел человек с первых своих шагов на земле с природой, стремясь выжить. Нет ныне разговора о выживаемости человека, зато вполне своевремен и справедлив разговор о выживаемости природы при немудром хозяйствовании человека.

Канули в Лету времена, когда пещерный медведь (вдвое больше нынешнего самого крупного бурого) оспаривал у человека право на проживание в удобной, защищенной от ветра и дождя пещере. Местным, ограниченным был круг охоты древнего человека. На всей территории нашей страны, возле открытых памятников древнего жилья находят археологи остатки более сорока пяти видов птиц и шестидесяти шести видов млекопитающих. Сто одиннадцать видов богатой древней фауны, были предметом охоты наших далеких предков. Чаще всего под удар стрелы или в ямные западни попадали большие мясные жвачные - мохнатый зубр, быстроногий олень, дикая пугливая лошадь... Как медленно развивались средства производства, как тяжело - кровью и потом - оплачивал человек каждый свой шаг в прогрессе охотничьего оружия. Сколько веков потребовалось, чтобы человек догадался сделать в каменном, а потом и металлическом наконечнике зазубрину, и стрела перестала выпадать из тела раненого зверя.

Суха на факты историография, когда речь идет о времени российском до нашей эры. Чаще всего по источникам греческим, римским да древневосточным можем мы судить о том, как жили люди на нашей земле. Охота была уже в те времена не только средством к существованию, но и развлечением, испытанием мужества и ловкости.

Ксенофонт в своем знаменитом трактате «Об охоте» писал: «Охота доставляет величайшую пользу ревностным сторонникам этого упражнения, благодаря ей они укрепляют свое здоровье, научаются лучше видеть и слышать и забывать стариться, но для них прежде всего это великая школа!»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.