Пронькин проснулся от холода. Брезент крошечной палатки тускло просвечивал - значит, уже рассвело. Терпко пахло кедровыми ветками. Толстым слоем они лежали на земле вместо постели, щекотали и кололи лицо. С присвистом храпел дядя Костя. Пронькин накрыл его своим ватником, отстегнул полог и на корточках выполз наружу.

Солнце красило кроны кедров и вершины ильмов. Трава и кусты, уже кое-где в пятнах осенней ржавчины, сверкали перламутром синеватого инея. Перед палаткой лежал белый конус вчерашнего костра и пустая консервная банка.

Михаил оглянулся и удовлетворенно посмотрел на большую кучу - целую копну бледно-желтоватых, в комьях земли корней, торчавших во все стороны. Прикинул. Если и высушить, то килограммов, небось, больше ста пятидесяти будет, а то и все двести. Закурил махорочную самокрутку, зябко повел плечами и спустился в лощинку. Здесь, журча на крупных скользких камнях, напевая свою неумолчную песню, бежал льдисто-прозрачный ручей.

Пронькин все еще не мог расстаться с впечатлением от своего яркого сна. Ему снилось, что это не хвойные лапки касаются его щеки, а Глаша, румяная от смущения, в новой вязаной кофточке, которую он, Михаил, ей подарил, нежно прислоняется к нему горячей щекой, разглаживает осторожными пальцами его всклокоченные брови. Печка ярко полыхает: там готовится что-то вкусное, - и необыкновенно аппетитные запахи щекочут ноздри...

Опустившись на корточки у ручья и положив на камень мыло, он думал о Глаше, о том, что она говорила в последний раз. Потом быстрыми движениями, чтобы согреться, вытряхнул из-за шиворота хвойные иглы, умылся. Полотенце осталось в рюкзаке, возле дяди Кости. Михаил не хотел тревожить его и утер лицо платком. Хороший старик! Вызволил, можно сказать, из беды...

Собственно, дядя Костя вовсе и никакой не родственник Михаилу Пронькину. Просто знакомый по поселку Карташи. Михаилу по возрасту в отцы годится. По деревенской привычке зовут его многие дядей. И Михаил также.

Дядя Костя, или Константин Семенович Крутолобов, - старый бобыль, сухой и жилистый, порой раздражительный, или, как говорят о нем, психоватый, но отходчивый. А в общем - совсем не злой. И как все отлично вышло! Пришел к нему, к Пронькину, прошлой зимой старик на выручку. Дело было так.

На лесозаготовительном пункте Пронькин целый год слыл лучшим мотопильщиком. Даже во всем леспромхозе занимал по валке леса одно из первых мест. Бригада за ним никогда не поспевала трелевать, раскряжевывать и убирать сучья. Каждый раз к вечеру Пронькин особенно нажимал на работу, чтобы утром был. запас для вывозки, а ему не нужно было бы спешить на лесосеку. Он пока попивал в будке у камелька чаек да налаживал как следует пилу. Зато потом как возьмется Миша Пронькин - ну, брат, только поспевай!

Любил он свое дело, любил пение пильной ленты и знал все ее мотивы: глухой, ворчливЫЙ и натужный, когда она вгрызается в сердцевину; захлебывающийся, когда ленту заклинивает; звонкий, напевный и ликующий, когда близится к концу распил. Любил видеть, как течет розово-желтая струя опилок, пахнувших и скипидаром, и хлебом, и весной, и зеленью, и еще какими-то бодрыми, радостными запахами. Работал он мало сказать с увлечением, а прямо с азартом. Правда, мастер участка не раз делал замечания:

- Гонишься за выработкой, за рекордами, а посмотри, что у тебя делается на делянке! Правил не соблюдаешь. Распил идет как попало, подрубов нет... Смотри не шути, друг, с этим! Не забывай: одно из ста деревьев не туда падает, куда рассчитываешь. Накроет тебя - и амба!

Но Пронькину даже нравилось, что работа у него необычная, опасная. Того и гляди, зазеваешься - и крышка тебе! На подрубы уходит время... Допустим, одно из ста деревьев не туда падает, ну, а ты на всех ста подрубы делай! Лишняя работа... А может, не из ста, а из миллиона одно?... Без риска нет и успеха ни в жизни, ни в работе. И не за то ли его Глаша полюбила, что парень он рисковый, гордый и унижаться не любит?

Молодая девчонка, она работала в поселковой столовой и ездила на участки в автофургоне, развозила в герметических бидонах борщ кашу, компот и горячие пирожки. Бегали за ней табунами, а Пронькин не из тех, чтобы бегать. Наоборот, он с равнодушным видом отворачивался, когда Глаша появлялась в клубе. Но иногда с получки вдруг дарил ей что-нибудь дорогое, а сам шел в сторону, оставляя ее в недоумении. А девушку ничто так не заставляет думать, ничто так не завлекает, как что-нибудь для нее загадочное, непонятное.

Короче, однажды, когда Глаша привезла обед, она первая заговорила с Михаилом. А потом уж стала слишком беспокоиться за него, волноваться: ах, мол, говорят ты валишь без подготовки, небрежно, как бы чего не случилось! Он лишь посмеивался: «С такими, как я, ничего не случается. Я душой чувствую, куда оно повалится!» . Но ему был приятен ее страх за него. С беспокойством она говорила: «Не вали никогда завес, очень прошу тебя!» Однажды случилась беда. На соседнем участке убило мотопильщика Кармазина. У него получился завес - спиленный кедр не упал, а навалился на соседнее дерево. Кажется, совсем очевидно, куда они повалятся оба, если подпилить второе. Но на глаз трудно рассчитать центр тяжести. Кармазин не рассчитал, и его накрыло. Сразу. Насмерть.

И вот нагрянула целая комиссия: главный инженер леспромхоза, инспектор по охране труда из совета профсоюзов, инженер по технике безопасности из треста. Устроили проверку. Комиссия отправилась на делянку Пронькина, увидела пни, сваленные стволы. «А подрубы где? Почему распил не по правилу, горбом каким-то? Лишь бы поскорей? Почему завес оставлен, и мастер участка об этом ничего не знает? Вы же должны предупреждать его...» Одним словом, взяли в оборот и Михаила и мастера участка. А тот заявил, что относительно подрубов уже трижды предупреждал Пронькина. И сняли Михаила с вальщиков, перевели в сучкожоги. Слово-то одно чего стоит - сучкожог!

Михаил обиделся и ушел с работы. Глаша просила его остаться, поработать в бригаде, а там снова переведут... Но в чем же была его вина? Просто ему не повезло. Редкая случайность. Другим ничего, а он попал под горячую руку... Ну, пусть он слишком гордый... Да, гордый, непокорный, все это верно! И не потому ли сама Глаша его выбрала, что он именно такой? Ну, уволили, и все! Однако ни мастер, ни бригадир, ни начальник лесопункта и не моргнули, подписывая расчет. И портрет его успели с доски почета содрать. Одни кнопки остались. Вот она, человеческая слава! Куда денешься?

Всю жизнь, кроме армии, прожил он тут. Из тайги, которую любит безотчетно, без всяких красивых слов, даже не умея это выразить, он никуда не уйдет. В райцентре тоже делать нечего. Да и Глафира тут. Вот они все и уверены: никуда не денется, вернется как миленький! Думали, Пронькин придет, в ноги поклонится... Черта с два, как бы не так!

Зарегистрировавшись, он стал жить у Глаши. На свадьбу денег пока не было. И на Глашином иждивении сидеть было стыдно. А тут возьми и подвернись Крутолобов в самый трудный момент. Дядя Костя не то чтобы жил тут, а так, частенько наведывался, гостил у родичей в Карташах, хотя они ему и родичи такие были - десятая вода на киселе. Вот и на этот раз пришел он в поселок с деньгами немалыми. Одарил родичей подарками, водку и вино из магазинов ящиками таскал - в общем, веселись душа и тело! Был крепко под хмелем, когда Встретил Пронькина.

- Ага, значит, на подножный корм, Мишаня, перешел? Слыхал, слыхал... Только вот приуныл ты, я вижу. Зачах, можно сказать. Тайга - это богатство. Непочатый край, можно сказать, чуешь? Держись за меня, да покрепче, коли хошь в люди выйти. Со мной пойдешь?

- А почему не пойти, - отвечал Пронькин. Он знал, что дядя Костя по тайге бродит. Раньше, бывало, женьшень искал и охотился, а теперь больше шишки кедровые заготовляет и еще, говорит, разные целебные растения. Его многие шишкарем зовут.

Отправились они в тайгу. Это еще в ту зиму. Кедровую шишку заготовлять. Складывали ее в тайниках целые горы. Потом лущили орехи. Сдали каждый на шесть тысяч. Михаил надарил Глаше и пуховую шаль, и разных тканей, да духов... Долгонько она с этой шалью перед зеркалом крутилась да говорила:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.