Прогулка в машине

Позже я случайно узнал, что ему удалось купить несколько гектаров земли. Вначале немного помог отец, а уж потом Дино сам весьма умело повел дела.

Дино вдруг обнаружил, что умеет хозяйствовать, и после ряда удачных сделок он стал дельцом: подписывал чеки, имел собственный счет во многих банках, к нему начали обращаться за советом или помощью.

Поэтому, когда во время телефонного разговора он сказал, что прикатил в Рим на новенькой «миллеченто», я не удивился.

- Я приехал с двумя знакомыми, им надо побывать в Неаполе, - сказал он. - Смогу и их проводить и Неаполь посмотреть.

Потом почти сердито спросил:

- Почему бы и тебе не поехать с нами? Места в машине хватит. Мы столько времени не виделись! Неплохо будет встретиться.

... Через три дня мы мчались к Неаполю. Дино временами вел машину сам, временами за руль садился один из его приятелей.

Вечером перед отъездом Дино рассказал мне про них, но о многом он явно умалчивал.

Первое время я внимательно наблюдал за своими случайными попутчиками, сравнивал свои наблюдения с рассказанным Дино о прошлом этих людей. Джусто когда-то служил учителем средней школы в городке, где теперь жил Дино, но провалился на очередном конкурсном экзамене, и ему пришлось уйти из школы. Коренастый, почти совсем лысый, Джусто выглядел старше своих лет. Он показался мне человеком несмелым, скорее даже робким. Очень скоро он принялся читать свои стихи, потом стал рассуждать о кино. Суждения бывшего учителя явно выдавали его невежество. Но, как видно, он был по натуре человеком незлым. Он объявил, что в Неаполе мы остановимся в гостинице «Терминус»: там его знают и встретят нас лучшим образом. Едва мы приедем, он примет ванну и прямо из ванной комнаты начнет звонить клиентам, сговариваться о деловых встречах.

Я предпочитал восхищаться пейзажем и на все лады расхваливал красоту Неаполя, но и тут у меня нашелся соперник, Джусто уверял, что он чувствует себя как дома не только в Неаполе, но и в Сорренто, на Капри и Искии. Он даже пытался говорить на неаполитанском диалекте, а немного спустя безапелляционно объявил, что настоящая Италия кончается в Риме, а весь юг страны - это всего лишь Африка. Потом он усомнился, можно ли даже Рим считать подлинной Италией.

Если, проезжая через селение, мы обгоняли какую-нибудь девушку, Джусто высовывался из окна машины и отпускал ей вслед двусмысленную сальную остроту.

Второй из моих неожиданных попутчиков, Паолино, вел себя сдержаннее. Я скоро заметил, что Джусто, хотя его финансовые дела шли куда лучше, подчиняется воле друга. Паолино хвастал, будто его родственник занимает важный пост в министерстве, но можно было легко догадаться, что, кроме показной уверенности, у него нет за душой ничего. В свои сорок лет он кое-как перебивался с помощью Джусто. Однако все дела вел Паолино, и Джусто бессознательно подчинялся ему.

Прочесть что-либо в темных глазах Паолино было нелегко. Хитер ли он? Верно, не слишком, если к сорока годам так и не смог прочно устроиться. Особой злобы и подлости в нем тоже не заметно. Ну, а ума? Пожалуй, он не глуп, но и только. Сначала я решил, что погубили его женщины. Все города остались у него в памяти только в связи с любовными похождениями. Он так и не женился; но сына удалось пристроить, похвастался Паолино. Говорил он о сыне с гордостью, хотя вспомнил о его существовании лишь несколько лет назад, когда тот пришел к отцу просить помощи. Теперь-то Паолино, конечно, радовался, что он отец совсем взрослого парня и что на старости у него будет свой угол. Позже я понял, что главной причиной всех злоключений Паолино были не женщины. Недаром Джусто говорил, что поражение Италии в последней войне подкосило его. Короче говоря, оба они были фашистами. Джусто служил в фашистской милиции. Паолино же в дни восстания в Милане пришлось сдаться партизанам.

Я старался не думать об их прошлом, однако временами меня охватывало чувство гадливости, и тогда я спрашивал себя, как мог Дино связаться с этими мерзкими типами. Но он надеялся заключить крупную сделку, и Паолино, который хвастал, что в Риме у него большие связи, мог ему помочь. Очевидно, в его хвастовстве была доля правды, потому что в Риме он познакомил Дино со многими влиятельными людьми. Дино горько сказал мне:

- Фашисты умеют приспосабливаться, хотя они и уверяют, что ненавидят нынешний «мир корысти».

Немного спустя, побаиваясь моего осуждения, он горячо проговорил:

- Разве я виноват, что все сложилось не так, как мы с тобой ожидали? - Его глаза блестели. Я узнал в нем прежнего Дино. - Разве по моей вине в министерствах приходится иметь дело с фашистами? Когда я думаю о тех, кто погиб, то испытываю чувство ярости и стыда. Но так уж все вышло. Я ничего не могу поделать!

«Конечно, - подумал я, - с последней войны много воды утекло, годы изменили нас, и мы не в силах вернуть молодости, потому-то, подавив неприятное чувство, я и присоединился к Дино и его новым приятелям».

В Неаполе я постарался избегать разговоров и промолчал, когда Джусто и Паолино предложили вместе повеселиться. А день для прогулки был чудесный.

В следующий вечер, когда мы возвращались в Рим, спор вспыхнул с новой силой. Не помню уже, с чего начался разговор. Вначале я отмалчивался: банальными казались доводы двух экс-фашистов. Все они твердят одно и то же! Но потом я не смог сдержаться и обрушил на них целый десяток имен: Марцаботто, Сарцэна, братья Черви, восстание в Неаполе, в Милане, Болонье. Оскорбленный за тех, кто пал, сражаясь за свободу, за идеалы, столь высокие, что нам, оставшимся в живых, не удалось их осуществить, я защищал своих товарищей. Они не захотели быть рабами и отдали жизнь ради торжества справедливости.