Поздней осенью Андрон Горелов приехал в Мерзлую губу, где стояла одинокая бревенчатая избушка, осевшая, как валун, в каменистую землю.
Полвека прожил он в этой избушке, а теперь надо собрать пожитки, забить досками окно и уехать в поселок.
Андрон присел на камень и снял шапку. Студеный морской ветер тихо шевелил волосы, перебирая седые пряди. Лицо у Андрона крупное, будто вытесанное топором из старого бревна. Словно из колодцев, глядят из орбит глаза. Холодные, как осенние облака.
Мохнатые тучи ползут л ползут с моря, цепляясь за верхушки гор и оставляя на скалах рваные хлопья тумана. На торфяном болоте поникла осока. Полярные березки роняют последние листья на мокрые валуны.
Тяжелая, как чугун, застыла в заливе вода. И только ручей, пробегавший в десятке метров от избушки, яростно наскакивает на камни и плюется желтой пеной.
Андрон смотрит на море и перебирает в памяти долгие годы, прожитые в Мерзлой губе.
... От мирской суеты, от табашников укрылся Андрон в Мерзлой губе, срубил из плавника избу и жил здесь, одинокий и нелюдимый.
Избушка у него была низкая. Когда Андрон вставал, казалось, что вот-вот стукнется головой о закопченные, растрескавшиеся балки. В переднем углу, бросая на стены желтый свет, горела лампадка, заправленная рыбьим жиром. Над ней - покоробившаяся, сухая до звона квадратная доска в треснутой раме. Краски пожелтели, но привычный глаз Андрона угадывал тощий, засиженный тараканами лик с полукруглыми морщинками на высоком лбу. Над правой бровью отскочил кусок краски. Поэтому выражение лица у святого удивленное и сердитое. Хорошо был виден на иконе только восковой, мертвый палец с острыми суставами и длинным ногтем. Этот палец грозил Андрону и подчинял его своей непонятной воле.
В рукописной раскольничьей книге, истертой корявыми пальцами, слова тоже непонятные и пугающие. Всю жизнь Андрон старался угадать, что хочет сказать ему святой, да так и не понял.
Дни проходили, похожие один на другой, как валуны, раскиданные в лощине. Морские ветры иссушили могучую грудь, сыпучие, тундровые сугробы, исхоженные на песцовых охотах, отняли силу в ногах, и теперь в ненастные дни ноет поясница, простуженная на промысле нерпы. Трудно сгибаются пальцы, скрюченные соленой водой.
Были у Андрона и радости - жена Анфиса, статная и тихая, с ласковыми, умелыми руками, и сын Федюшка, ползавший по бревенчатому скобленому полу.
Анфису Андрон похоронил на песчаном бугре в тот год, когда на море задымили военные корабли с полосатыми флагами, а в поселке Андрон услышал незнакомое слово «революция».
B ту зиму к избушке пришел на лыжах человек в заплатанной малице и тупоносых ботинках с железными шипами. Когда Андрон оттирал ему обмороженные ноги, подкатили трое лыжников в зеленых шинелях с погонами. Они схватили человека в малице и погнали босого в тундру.
Андрон снял со стены охотничье ружье. Сухо клацнул затвор, но строгий палец темноликого бога повалил его на колени, заставил положить на лавку ружье и пригнул головой к тесаным сучковатым половицам.
За молитвой Андрон не слышал сухого выстрела в тундре, не видел, как поземка заметала босые ноги.
После смерти жены ее сестра Анна приехала в Мерзлую губу. Была она напористая, на язык острая, зацепистая, как рыбий крючок. Укутала белоголового ползуна Федюшку в цветистую шаль, леденец в рот сунула и увезла. Словно кусок от сердца у Андрона оторвала.
Ночами снился ему Федюшка, сын... Что-то рассказывал отцу, улыбался. Когда Федюшку увозили, у него как раз два зуба прорезались. Так он снился Андрону: с двумя зубами.
Изредка Андрон ездил в поселок навещать сына. Тот пугливо дотрагивался до его жесткой взлохмаченной бороды, жался к тетке. Андрон бережно гладил сына по голове заскорузлыми пальцами, стыдясь, совал подарки и возвращался на карбасе в Мерзлую губу.
Когда Федюшке исполнилось восемь лет, Андрон решил взять его к себе. Сын недоуменно поглядел на отца и принес из передней комнаты матерчатую сумку.
- Мне в школу надо ходить, тятька. Гляди, уже букварь куплен.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.