Михаил Ромм, народный артист СССР

С Володей Скуйбиным я близко познакомился в 1959 году, когда он заканчивал вторую свою картину - «Жестокость». В это время организовывалось наше Третье творческое объединение, и Скуйбин вошел в него. Я уже знал, что он болен, болен тяжело и неизлечимо. Внешне Володя производил впечатление не только здорового, а просто цветущего человека: румяный, с мягким округлым лицом, крупный, какой-то очень добрый. Но мы уже знали, что медицина не в силах ему помочь. Мы знали, что у Володи будут постепенно расслабляться мышцы, что наступит время, когда ему будет трудно ходить, а потом он уже не сможет говорить и держать голову, но сознание останется ясным. Голова будет работать, сердце будет биться, а человек будет постепенно и медленно умирать. Мы это знали, это знал и сам Володя.

После «Жестокости», помню, мы предложили ему отдохнуть. Он ответил, что у него нет времени, что он должен немедленно, сейчас же начать следующую картину. Он ни слова не сказал про свою болезнь, но мы хорошо поняли, что означают слова: «нет времени».

И, действительно, почти сейчас же он начал работать над сценарием Тендрякова по повести «Чудотворная».

Группа уехала в долгую экспедицию, а когда она вернулась, я с трудом узнал Скуйбина - это был уже совсем другой человек. Как раз в это время я работал над сценарием «9 дней одного года». Мы с Храбровицким строили характеры героев. Много споров вызвал образ Гусева. Нас спрашивали, типична ли такая фанатичность, такая преданность своей идее? Может ли человек, зная, что он облучен, работать вот так, как работал Гусев?

А перед нами стоял все время образ Володи Скуйбина. Гусева-физика мы писали, думая о кинорежиссере Скуйбине.

Перед «Чудотворной» он ставит «Суд» - картину о совести человека. Думаю, что не преувеличу, если скажу, что работа над этим фильмом была подвигом не меньшим, чем подвиг Николая Островского.

Помню, мы собрались в объединении и размышляли о том, как же сможет этот человек, который не мог уже стоять, как сможет он вынести огромный труд еще одной картины. Скуйбин, вероятно, почувствовал наши колебания, на совещание он прислал одного из своих товарищей по работе. Скуйбин просил передать, что если мы хотим продлить ему жизнь, то есть только один способ - разрешить ему снимать фильм.

И он сделал эту картину, которую я не мог смотреть без слез. Потому что я, старый профессионал, хорошо знаю, что такое труд режиссера и чего стоил Скуйбииу каждый кадр...

Все, что я знал о Скуйбине, я рассказывал Баталову. Образ Гусева в картине «9 дней одного года», который снискал любовь советского зрителя, мы все рассматривали и рассматриваем как своего рода памятник прекрасному человеку кинорежиссеру Владимиру Скуйбину.

31 декабря 1962 года

Александр Борин

31 декабря 1962 года я встречал Новый год у Володи Скуйбина. Всего пять лет назад он поставил свою первую картину «На графских развалинах», а теперь закончил «Суд» и знал, что это его последняя картина.

За новогодним столом не было запретных тем, не подлежало обсуждению лишь Володино здоровье, оно не подлежало уже ни обсуждению, ни лечению. И, подымая разные тосты, мы не подымали только тост за Володино здоровье...

Но вовсе не была мрачной и молчаливой эта новогодняя встреча с неподвижным человеком во главе стола. Он радовался шуму, белой скатерти, шампанскому в бокалах, свежей информации, забавным притчам, всякому новому звонку за дверью. Кажется, он радовался и незнакомым людям, которых кто-то приводил к нему. Мы боялись неловкости, когда в комнату входил незнакомый человек, а Володя отважно улыбался ему.

Через одиннадцать месяцев в Доме кино над гробом висел улыбающийся Володин портрет, и я вспомнил, как в ту новогоднюю ночь Володя отважно улыбался незнакомым людям.

Всех нас поражала скромная Володина стоимость, но прежде всего я испытывал и нему острую благодарность за то, что до последних дней нам не приходилось стыдливо от него прятать свои обыкновенные здоровые житейские радости.

Володю нельзя было навещать, с ним можно было только общаться, общаться до последней недели и до последнего часа. Володину речь разбирала уже одна Нина, а он оставался нашим равноправным собеседником, он не разлюбил спорить и по-прежнему раздражался, если возражали ему приблизительно и неосведомленно.

Болезнь не притупила ни Володиной нетерпимости, ни его любознательности, ни его потребности быть доскональным и точным в суждениях. Я тогда вернулся из Польши, собирался писать о ней, и Володина энциклопедичность нужна мне была, чтобы обуздать свои поверхностные и во многом аморфные туристические ощущения. По-моему, он никогда не доверял легкомысленному трепету «шестикрылого серафима» и в собственном творчестве вдохновение понимал как высшую концентрацию осведомленности и обдумывания.

Парализованный Володя Скуйбин не только сумел поставить хорошую и честную картину, но и сумел до последнего часа оставаться действительным главой своей семьи, гордостью своего семилетнего сына.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.