А относительно Матвея даже в голову никому не приходило, что он при первой же встрече с Саламатой не лишится разума. И к этому было оснований предостаточно. Саламата цвела так, что ее даже на базар вывозили с опаской. От воза не отходили. И не только парни да мужики, но и бабы, старухи, девки. Настоящая красота всех останавливает.
Как - то за столом мать Саламаты сказала:
- Тоскливо живем, отец Хоть бы о масленице привез Ляпокуриху. В одной деревне девками росли, а замуж повыскакивали, чуть не за двадцать верст одна от другой.
Шумилин поддержал жену:
- И я люблю Ляпокуриху. Не завлеки тогда ты меня пляской, быть бы ей Саламативой матерью.
Семейный спектакль разыгрывался самым гладким образом.
- Она и без тебя родить не оплошала. Чистого Муромца принесла. Коня за передок подымает. Румянцу - то у него на семь деревень хватит, да еще для пяти зимних зорь останется.
Саламата слушала и молчала. Я понимал, куда клонят ее родители, но не считал возможным вмешиваться. Да и как можно было о чем - то говорить, не зная Матвея Ляпокурова! В жизни случалось, что невесты и в день свадьбы меняли свои решения.
В первый день масленицы Шумилины решили навестить Ляпокуровых, прихватив с собой Саламату.
- И - эх, как на гусевой - то прокатишься! - сказал Шумилин. - Самой вожжи дам... Хоть насмерть коней загони, слова не скажу. На то и масленица.
Саламата на это ответила:
- Поехала бы, коли б Тимофею с Анфиской слова не дала конягинских полукровок промять.
Отец повторил приглашение:
- С отцом - то да с матерью, поди, пригожее поехать...
А Саламата резонно возразила:
- В мои годы, кажись, пригожее от отца с матерью подальше быть... Я ведь не Анфиса, не одна дочь, за которую держатся, которой счастья хотят...
Отец понял намек и не стал больше настаивать. Шумилины уехали вдвоем, а мы с Саламатой отправились к Конягиным, где нас уже ожидала запряженная гусем пара полукровных «каракулевых».
Анфиса сразу же усадила меня рядом с собой и велела Тимофею накинуть на нас тулуп.
- Так - то, Антоша, складнее будет, да и не замерзнем друг возле дружки, - сказала она.
Большая продолговатая кошевка была оборудована двумя спинками. Такова была конягинская прихоть... Тимофей и Саламата сидели спереди, а мы с Анфисой позади. Лошади так быстро несли, что, несмотря на яркий, солнечный день, можно было поморозить лицо. Поэтому Анфиса закрыла воротником тулупа свое и мое лицо. И я, право же, не могу без благодарности вспоминать об этом. Мне кажется, особенно теперь, спустя столько лет, что Анфиса была ничем не хуже многих других, даже Саламаты.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.