- Сейчас тебе тридцать, и они здесь.
- Знаю.
- Тан выдай их Ланге, пока не началась акция. Не то чтобы я уже понимал все происходившее, но макая-то смутная догадка возникала в сознании. Я уже знал, что события и люди, окружавшие нас, - отнюдь не призрачные и что опасность, заключавшаяся в их словах и действиях, была самой реальной опасностью.
- О чем они говорят? - спросил Мартин. Я объяснил.
- Какое-то повальное сумасшествие. Кому они хотят нас выдать?
- Я полагаю, гестапо.
- Ты тоже с ума сошел.
- Нет, - сказал я как можно спокойнее. - Пойми: мы сейчас в другом времени, в другом городе, в другой жизни. Как и зачем она смоделирована, не знаю. Но как мы отсюда выберемся, тоже не знаю.
- Оборотни! - взорвался Мартин. - Выберемся. У меня уже есть опыт. Он обошел сидящего у стола Этьена, схватил его за лацианы пиджака и встряхнул.
- Слушай, дьявольское отродье! Где выход?
- Где выход? - повторил попугай вслед за Мартином. - Где летчики? Я вздрогнул. Мартин с яростью швырнул Этьена, как тряпичную куклу. Тот отлетел и пропал в стене. Там уже виднелось что-то вроде дверного проема, затянутого багровой дымкой. Мартин ринулся сквозь нее, я за ним. Обстановка сменилась, как кинокадр: в затемнение, из затемнения. Мы находились в гостиничном холле, из которого вместе с Мартином вышли на улицу. Этьен, с которым так не по-джентльменски обошелся Мартин, что-то писал за конторкой, не видя или умышленно не замечая нас.
- Чудеса, - вздохнул Мартин.
- Сколько их еще будет, - прибавил я неуверенно. Мартин рванулся к двери и остановился: дорогу преградили немецкие автоматчики, точь-в-точь такие же, каких я видел в фильмах на темы минувшей войны.
- Нам нужно выйти на улицу. На улицу, - повторил Мартин, показывая в темноту.
- Ферботен! - рявкнул немец. - Цурюк! - И ткнул Мартина в грудь автоматом.
- Сядем, - сказал я, - и поговорим. Бежать все равно некуда. Мы сели за круглый стол. Покрытый пыльной плюшевой скатертью. Это была старая-престарая гостиница, должно быть, еще старше нашего парижского «Омона». И она уже ничем не гордилась - ни древностью рода, ни преемственностью традиций. Пыль, хлам, старье да, пожалуй, страх, притаившийся в каждой щели.
- Что же происходит все-таки? - устало спросил Мартин.
- Я тебе говорил. Другое время, другая жизнь.
- Другая жизнь, - повторил с накипающей злобой Мартин. - Любая их модель скопирована с оригинала. А немцы откуда?
- Не знаю. Из темноты, срезавшей часть освещенного холла, вышел Зернов. Я в первый момент подумал: не двойник ли? Но какая-то внутренняя убежденность подсказала мне, что это не так. Держался он спокойно, словно ничего не изменилось кругом, даже при виде нас не выразил удивления и тревоги. А ведь волновался, наверное, - не мог не волноваться - просто великолепно владел собой.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.