- Так будет мне от вас помощь как трудящейся матери?

- Потерпите, - уговаривает ее Цуркан, прекрасно сознавая всю тщету своих слов, - потерпите. Не у вас одной такая беда.

- Нету! - говорит она зло. - Кончилось мое терпение! Она кладет на стол «конверт» с ребенком и отбегает от него к дверям.

- Все! - кричит она и плачет. - Сами теперь о нем заботьтесь! Двое остаются в кабинете: председатель и ребенок. Ребенок лежит на столе, смотрит в потолок. Точно догадавшись о первом своем горе на этой земле, он морщится и плачет. Цуркан склоняется над ним, чувствуя негодование и жалость. Маленький человек рыдает, протестуя против неожиданно постигшего его одиночества. Проходит пять минут. Женщина бросается и ребенку, берет его на руки, прижимает к груди, шепчет ему милые, извиняющиеся слова.

- Эх ты, - тихо говорит Цуркан, - эх ты!... Входит мальчик лет семнадцати. Окончив недавно десятилетку, до сих пор не может определиться на работу. Нет-нет! Он ни за что не хочет быть каменщиком или штукатуром. Конечно, он не маленький, не лишен сознательности и понимает почетность и необходимость любой профессии. Только у него, представьте, есть направление в жизни. Горсовет должен взять к себе на работу, «писать бумаги». Что это такое, он и сам толком не понимает, однако твердо стоит на своем. Одет мальчик прилично: курточка, галстук на белой рубахе. Покуривая, усмехаясь с оттенком некоторого снисхождения, выслушивает все доводы Цуркана. Прописные истины скучны ему. И потом - он ведь не отказывается вложить свой труд в общее дело. А если председатель не в силах пойти навстречу, что ж, тогда придется уехать, поискать, как говорится, счастье по белу свету. Он покуривает и чувствует себя сейчас очень умным, ироничным и бывалым человеком с характером. Уедет, думает Цуркан, сбежит, и город потеряет нужные ему руки, которые смогли бы уложить кирпичи или посадить зеленое дерево. Где же найти слова для убеждения, как зажечь его душу любовью и вниманием к своему городу?

- Уезжай! - вдруг говорит Цуркан. Пожав плечами, мальчик направляется к дверям.

- Беги, беги! Писарь!

- До свидания, - насмешливо отвечает мальчик. Сейчас он уйдет...

- Куришь много, - неожиданно говорит Цуркан. - Тебе при таком худом сложении нужно себя ограничить, а то и вовсе брось. Я, знаешь, давно бросил. А все по ночам папиросы снятся и дым. Я ведь с восьми лет начал. Нам фашисты с поездов курево бросали, как подачку собачонкам. Ну и тянули мы, словно мужики, только бы голод в себе убить... Мальчик, вдруг став действительно мальчиком, а не надменным юнцом, слушает рассказ Цуркана о себе, как-то странно морщится и тихо выходит, не попрощавшись. Останется ли он в городе? Кто знает! Наверное, да. Во всяком случае, хотелось бы так думать.... Вечером в городском кинотеатре шел фильм «Королева Шантеклэра». На экране разворачивалось роскошное цветное действие. Все танцевали. Зловеще извивалась знаменитая международная шпионка Мата Хари. Подпрыгивали на фоне родных гор мужественные загорелые баски. Героиня, несчастная певичка, при всяком удобном случае, трагически улыбаясь, показывала длинные, красивые ноги. Закончился сеанс. Публика, теснясь в дверях, устремилась наружу. Было тепло. Жирно и черно блестели лужи. Слабый неон нехотя светил на обнаженные ветви деревьев с повисшими на них крупными каплями влаги. Какая-то девушка, обратив к небу мечтательное, бледное от неона лицо, сказала с восторженной печалью:

- Тот, кто не был в больших городах, не видал настоящих красавиц! Она шла в своем зеленом пальтишке и розовом платке. Свершился еще один день трудов и забот. В домах садились ужинать. Закрывались газетные киоски. Громкоговоритель гремел на столбе, обличая империалистов. В своем кабинете еще сидел Цуркан, думая о завтрашнем дне. Девушка шла, завороженная грубо раскрашенной прелестью чужой, пустой жизни. Проехал, спотыкаясь, грузовик, обдал ее брызгами. Она не заметила. Наивные бабочки воображения волшебно порхали перед ее глазами. В своем кабинете еще сидел Цуркан. А позже, ночью, что-то случилось в природе, какой-то таинственный сдвиг. Мороз легко прикоснулся к земле. Замерзли все лужи, капли, вода. И к утру стволы деревьев, сучья, кустарник, даже травинки покрылись ледяной коркой, точно их на время спрятали в сверкающие, прозрачные футляры. Это придало городу неожиданный блеск, красоту, праздничность. Когда дул ветер, трогая и сталкивая льдинни, все вокруг начинало звенеть, играть, как музыкальная шкатулка с резными бонами. Мне кажется, что всегда, когда я буду вспоминать Цуркана, он почему-то свяжется в моей памяти с этим образом звенящего города, красивого. чистого и утреннего. Я знаю - рассказ мой не полон и тороплив. И все же я надеюсь, что Николай Игнатьевич Цуркан стал близок и понятен читателю, как деятель и человек. Человек, испытывающий искреннее удовлетворение только тогда, если он «смог сделать что-то для людей от имени Советской власти». Он хочет, чтобы в городе были цветы и деревья, чтобы тот мальчик остался дома, а та девочка отрешилась бы от пустых грез о чужой жизни. Он хочет, чтобы здесь были ясли и хорошие дома, а в домах покой, благоденствие, радость. Он вовсе не простодушен. Он деловит, предприимчив, хозяйствен. Он умеет быть холодным и суровым, но умеет быть и добрым и вовремя дотронуться рукой до руки человека. Ему нелегко. Но он знает, что должен быть спокоен перед всякими трудностями во имя долга совести и тех идеалов, что были установлены на нашей земле пятьдесят лет назад.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.