- Пацан! Забыл, где ты и против кого воюешь?

- Извини, Повилас. Но если бы ты знал, как мне хочется встретиться с ними в открытую... Чтоб один на один! Нос к носу! Понимаешь? Надоело прятаться и бить их исподтишка...

- На фронте, конечно, лучше, - мечтательно согласился Петраускас.

- Пошли! - сердито скомандовал Штарас.

Сосновый бор встретил подпольщиков угрюмой тишиной. В нем временами раздавались какие - то шорохи, рождая радостную веру в большую, добрую и нужную жизни лесную тайну. Но партизан здесь не было; это знали все, и Штарас шепотом приказал рассредоточиться и поставить автоматы на «огонь».

Шли развернутой цепочкой, как в бою. Вскоре лес расступился, образовав неширокую полянку. В центре ее стояла огромная ель. Наливаясь предутренней силой, ветер сухо шелестел в ее опушенных снегом лапах. Проходя мимо ели, Корбутас протянул руку - хотел, видно, тронуть ветку, - и тогда над его головой взметнулось что - то шумное и темное, а над поляной пронесся резкий, хриплый крик. Никто из друзей не запомнил, как они оказались в плотном полукруге, обратив автоматы к дереву, но все четверо сразу поняли: это ворона.

После томительной минуты молчания Чепонис сказал:

- Все нормально... Это мы от внезапности. Ведь она сначала крикнула, как простуженный фашист: «Хгальт!»

- Хорошо, что никто не выстрелил, - облегченно сказал Штарас. - Могли бы сорвать задание.

- Сволочь! - с обидой выругался Корбутас. - Нашла место для ночевки...

Луна давно закатилась, гасли звезды, начиналась метель.

К железнодорожному полотну подошли тихо, гуськом. Передний - Штарас - то и дело останавливался и поднимал над головой автомат. И тогда задние замирали в том положении, как их заставал этот сигнал. Но на путях было спокойно.

... Если ты хорошо умеешь делать то, что тебе положено, сердце не остается безучастным к жизни, в нем поселяется тогда радость. И можно долго - долго прожить наедине с этим счастьем, если ты влюблен в свой большой или малый труд.

Так было и с Чепонисом. Он умел хорошо и быстро укладывать толовые шашки под рельсы, и хотя его работа была связана с разрушением, он все - таки радовался: то, что он делал, шло на пользу Родине.

Уже после того, как все было готово на линии и в лесу выбрано место для укрытия, Чепонис попросил Штараса:

- Разреши мне сходить на дорогу.

- Забыл что - нибудь?

- Да нет... Проверю еще разок.

Рядом с тем местом, где безобидные на вид кусочки тола затаили страшную силу огня и разрушения, Чепонис присел на колени, потом приник ухом к жгуче холодной рельсе. «Гудят, гады», - подумал он и тут же впервые за время войны с удивлением понял, что все существующее в мире - и живое и мертвое - разделено теперь на две категории: свое и вражеское, а значит, хорошее и плохое. Собственно, в родной стране все числилось своим, но то, что было захвачено врагом и служило ему, вызывало в Чепонисе вражду и ненависть. Например, эти рельсы. Они «работали» на врага, и он ненавидел их за это и хотел, чтобы их не существовало вовсе. А вот лес - совсем другое. Лес оставался родным и любимым, потому что продолжал быть верным другом тем, кто боролся против фашистов, и одним своим видом нагонял на врагов страх. Недаром гитлеровцы остервенело вырубают его по краям дорог, да только ни черта у них не получится! Подойдя к товарищам, Чепонис сообщил:

- Гудят, гады!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.