Плюшкин от культуры

- Ты что же думаешь, - чуть не кричал он, - что настоящий интеллигент - это наутюженная утонченность или выхолощенная игра ума? Да, интеллигент - это ученый, лекции которого слушают, затаив дыхание; артист, заставляющий зрителя рыдать или от души смеяться; учитель, чьи ум и знания становятся частицей разума учеников; это врач, инженер, писатель... Но интеллигент - это и рабочий, управляющий автоматами и сложнейшими машинами; колхозник, который, подобно Мальцеву, двигает вперед науку.

Я все время хотел привести в пример Ковальского. Хотел - и не мог. Что - то заставило молчать. Но что?

Кстати сказать, Юрий болел, и в лаборатории меня просили зайти к нему. Почему меня? Я человек новый, знаю его без году неделю. Иван Петрович, заведующий лабораторией, или, как мы его называем, «наш главный», объяснил, что Ковальский со всеми вежливо сух и подчеркнуто равнодушен. Работник он хороший, никто к нему претензий не предъявляет, но просто неудобно навязывать внимание человеку, который сам от него упорно отказывается.

Тут оке мне сказали, что получили письмо из Англии от лаборантки, с которой наши девчата переписываются, а Ковальский прекрасно знает язык - пусть переведет. Я не стал спорить, купил полкило конфет и пошел.

У Ковальского оказалась ангина. Не успел я зайти, он радостно закричал:

- Садись и слушай! - И начал читать статью Чуковского о Блоке. - Здорово, правда?

Да, действительно, это было здорово! Мы поговорили немного о Чуковском, потом я дал ему письмо английской девушки. И сразу куда - то пропал весь его энтузиазм.

- Нет, ты мне скажи, почему вечно нужно кому - то помогать? Неужели для этого я изучал английский, чтобы переводить письма?!

Я не выдержал и спросил его напрямик: зачем он здесь, неужели только для того, чтобы всем своим видом напоминать людям, что они хуже его лишь потому, что не читают по - английски? Конечно, произносить увесистые слова о самоусовершенствовании и красиво и эффектно. А давать людям свои знания, будить их воображение, по мнению Ковальского, очевидно, неблагодарно и хлопотно.

Он выслушал меня, а потом начал:

- Я ехал сюда по своей воле, а не по распределению. Почему? Да потому, что на комбинате интересная работа. Но жить, жить здесь невозможно - в этом я убедился и, кажется, долго не выдержу... Народ кругом серый, ограниченный. Есть тут два - три настоящих интеллигента. По вечерам мы собираемся у меня, читаем стихи, играем на хозяйкином разбитом пианино... Местные активисты вроде твоего Саши регулярно надоедают всякими просьбами: то я должен переводить письма, то прочесть лекцию на какую - нибудь моральную тему... А я не хочу, не обязан!

Меня его слова поразили. Кто такие «они»? И кто такой он? Почему Ковальский поднимает себя над другими? Во сто раз богаче душой Саша. Он, правда, не видел картин Веласкеса и не читал стихов Уитмена в подлиннике. Но он понимает, для чего живет, и цель эта не мелкая, не комнатная, а большая, человеческая.

18 июля. Настроение препаршивое. Подумать только: понадобилось всего полмесяца, чтобы очароваться человеком, а затем почти возненавидеть его! Четыре дня назад мы с Ковальским были на грани драки, а на следующий день он подошел ко мне как ни в чем не бывало и предложил после работы сыграть в шахматы. Но партия не состоялась: мы пошли на молодежное собрание, посвященное работе клуба. Все что - то придумывали, предлагали, на чем - то настаивали; даже «наш главный», Иван Петрович, посоветовал устроить шахматный турнир. Только Ковальский упорно молчал, а ведь он мог предложить кучу интересных вещей. Я, как утопающий, цеплялся за малейшую возможность восстановить его достоинство в собственных глазах, просил его что - нибудь сказать. Он ответил, что не принадлежит к числу энтузиастов и поэтому вовсе не намерен принимать участие в «их» бурной деятельности. Сказано это было достаточно громко; несколько человек услышали его слова, а Люба, чуть не плача, закричала: «Уходи, немедленно уходи!». Поднялся шум, кто - то заявил, что надо наконец гнать из коллектива тех, кто все равно ему не принадлежит. Ребята были возмущены, и справедливо. Мне было горько и стыдно. Ковальский, усмехаясь, прошипел: «Пожалуйста!» - и вышел.

После мы сидели в нашей комнате (я, Сережа Вилин, Люба, Саша) и обсуждали события дня.

- Скажи, а Ковальский, по - твоему, интеллигент? - спросил меня всегда принципиальный, немного резкий Сережа.

Я ждал этого вопроса и знал, что отвечу «нет», хотя в душе по - прежнему сомневался. Уж не помню, кто первый назвал Ковальского «Плюшкиным от культуры».

Конечно, в жизни есть вещи, о которых мы не задумываемся. Вряд ли человек, которого все считают интеллигентом, в том числе и он сам, задаст себе вопрос: почему я интеллигент и вообще что такое интеллигент? Если бы не Ковальский, стал бы я мучить свою голову подобными проблемами? Но вот я хочу знать: разве каждый умный, начитанный и образованный человек - интеллигент? Где - то я читал, что интеллигентность предполагает умственную разносторонность. Но ведь умственная разносторонность питается из разных источников, и прежде всего из общения с людьми. Я так думаю: любые знания, если их замуровать, спрятать от людей, обесцениваются, превращаются в мертвый капитал. Что толку в сокровищах, если они гниют в подвалах? Какая польза от эрудиции Ковальского, спрятанной в кладовой собственного «я»?

19 июля. Через десять дней я уеду. Жалко! Что я видел, что знал раньше? Оказывается, те, на кого в Москве, быть может, я не обратил бы внимания - Люба или тот же Саша, - настоящие люди, влюбленные в свой город, в свое дело, в свое будущее. А «идеал» Ковальский - обыкновенный интеллектуальный скряга... Кстати, теперь я вижу его редко, так как работаю в другой лаборатории.

Не знаю, откуда берутся такие!... Мы с Сашей и Сережей даже пытались составить приблизительную схему его происхождения. Где же и когда он вырос таким? Быть может, еще в детстве, когда мама и папа заставляли «крошку» читать стишки, водрузив его на стульчик, а добрые родственники говорили: «Гениально!». А потом в школе, когда ему, такому умному и способному, ставили тройку вместо желанной пятерки, мальчик кидал учителю гневное: «Это несправедливо, ко мне придираются!». У отца была большая библиотека, с детства его приучали к театру и консерватории. У других этого не было. Он прочел больше книг и увидел больше спектаклей. Став медалистом, почувствовал официальное признание своего превосходства. И вот институт. В комсомольском комитете, наверно, ругали стиляг, бездельников, пьяниц. Он числился хорошим, очень способным студентом и ни под какие «аморальные» рубрики не подходил. Он просто «самоусовершенствовался» и презирал остальных.

30 июля. Вечером я уезжаю. Работа на комбинате была интересной, о ней расскажет мой отчет по практике. И пусть не рассердятся на меня преподаватели: самым интересным были не пробирки, а люди. Я ходил сегодня полдня по залитым солнцем улицам и вспоминал каждого из моих новых друзей.