Здравствуй, жизнь

С вилами в руках я жду, когда копнитель наполнится соломой. Комбайн часто подбрасывает на ухабах, и я больно стукаюсь об острые металлические углы. Мне никак не удается стать так, чтобы избежать ударов. Куда приятней стоять у станка, где так удобно и чисто!

Солома густо валит в копнитель, я едва успеваю управляться с нею. Жилин приказал класть копны правильными рядами, но ряды почему - то никак не получаются. До копен еще далеко, а ящик уже ломится от соломы. Раскидываю ее по всему копнителю, вилами уминаю плотнее. Если солома забьет передаточные механизмы, тогда... Тогда комбайн остановится. Жилин этого не простит. А до копен еще далеко, и, видно, не «дотянуть» до них. Капризный ветер неожиданно поворачивает в мою сторону, и вся солома летит на меня. Особенно достается глазам; их не спасают даже защитные очки.

Раздается пронзительный свист, это Жилин, стоя на мостике, свистит и показывает руками: «Сбрасывай! Сбрасывай скорее!» Нажимаю на педаль, и солома вываливается из копнителя. До копен «дотянуть» не удалось. Комбайн отъезжает, и вижу: моя копна торчит в поле одна - одинешенька. Жилин бранит меня: я догадываюсь об этом по его лицу и угрожающим жестам. Между тем солнце поднимается выше, и мои мучения становятся нестерпимей. Солнце не печет голову, нет, оно давит на нее тяжким свинцовым грузом.

У Жилина рубашка прилипла к спине, лицо покрылось пылью - только поблескивают белками глаза. Эти глаза успевают видеть все: и на каком уровне хедер подрезает пшеницу, и как наполняется бункер, и как идет солома, и как маюсь я, горемычный, на своем копнителе.

- Стой! Стой! - кричит он вдруг. Тракторист не слышит, и Жилин свистит.

Агрегат останавливается, и, ругаясь, Жилин подбегает ко второму комбайну.

- Куда вы смотрите? - набрасывается он на штурвальных. - Где у вас глаза? Не видите, что ли: болт выпал! Я уж по шуму слышу, неладно, а им хоть бы что! Сидят себе...

Штурвальные слезают и ищут в колючей стерне болт.

- Не спрашивают с вас, чтоб вы поломки чинили! - бушует Жилин. - Об одном прошу: сидите да слушайте, смотрите! Чуть что не так, говорите сразу: «Жилин, сломалось!» Сам найду, сам все исправлю!

«Как этот человек по какому - то неясному шуму определяет в комбайне малейшую поломку? - удивляюсь я. - Как он так быстро находит ее? Пожалуй, только мой отец мог так же свободно отыскивать неполадки в станках... Мастер, настоящий мастер своего дела! Ловкий, умелый!»

- Артист! - восхищенно говорит о комбайнере Димка Ковалев, второй копнильщик. - Видел бы ты, как он отплясывал однажды, когда мы сразу пять тонн накосили. Обрадовался, вскочил на мостик, сорвал фуражку - и пошел! Пляшет, а сам кричит: «Пять тонн! Слышите, эй - э - эй! Пять тонн!» Артист! - улыбается Димка и продолжает: - Ты не думай, что Жилин шалопут какой. Коснись до дела, так отбреет - держись! Как - то поцапался он с шофером. Тот не захотел зерно возить: покормили его плохо. Так Жилин и говорит ему: «Я бы тебя, проходимца, совсем кормить не стал. Уматывай из степи, не путайся у честных людей под ногами» - и прогнал его. С тех пор шоферы иначе, как хозяином, его не называют.

Димка работает у Жилина больше недели. Парень он крепкий, вырос в деревне, конечно, ему легче, чем мне, но все - таки секрет он какой знает, что ли, который помогает удержаться на комбайне?

- Какой там секрет! - машет он рукой. - Просто я привык. Увидит Жилин, кто спит на комбайне, гонит сразу. Смотри, старайся не спать, а то, чего доброго, и тебя выгонит. Он вспыльчивый - кричит, ругается. А злобы ни на кого не держит. Отходит скоро. Вот прогнал копнильщиков, а сам нет - нет да спросит про них: как там ребята поживают.

Обед привезли только к вечеру. Мы расселись под копнителем, где не так донимала жара. Тетя Маша, бригадная повариха, разлила нам по мискам суп, сама села в сторонке и, перетирая полотенцем стаканы, участливо, с какой - то грустной жалостью рассматривала нас.

Тетя Маша никогда не бывает без работы: то начищает песком ложки, то моет миски, то стирает промасленное насквозь комбайнерское белье. Вся она так и светится мягкой добротой и заботой.

Я едва тронул ложкой густой картофельный суп и отодвинул миску.

- Сыно - о - к! - позвала тетя Маша. - Ты чего же не ешь, родимый? Съешь хоть немного. А потом чайку выпьешь.

- Ешь, парень, - сказал Жилин, - косить нам еще долго. Смотри, свалишься нынче, завтра уж не возьму на комбайн. У нас тут дело серьезное... Ну. вот и жизнь повеселела! - Он задорно оглядел подручных. - Теперь закурим по маленькой - и за работу.

- Погоди ты, неугомонный! - вступилась за нас тетя Маша. - Дай поесть - то ребятам. Все бы ты спешил... Погляди, сам на кого похож стал, скулы вон торчат. Неугомонный ты, Жилин, право слово, неугомонный.

- Эк, сказанула - а... - протянул Жилин. - Неугомонный! Хлеб - то, глянь, осыпается. Не скосить вовремя - пропадет. - Он помолчал, затягиваясь крепким самосадом, а потом скомандовал: - Поднимайся, пора!