«Прошу принять меня в партию»

- Получится и у тебя! А насчет «нелегкой» жизни ты брось.

Тоже мне, «трудно»... Ты еще не знаешь, что такое трудно! - Гурьянов подошел к окну и стал смотреть в густую темноту улицы. - Ты где в войну жил?

- Здесь, недалеко... - Витька назвал деревню.

- А я на Смоленщине, - сказал, не оборачиваясь, Гурьянов. - Нас у матери пятеро было: я да четверо сестер. Мне тогда восьмой год шел, был я вроде за хозяина. А в хозяйстве - землянка, куча соломы да стол. Фашисты нашу деревню дотла сожгли. И дома, и сады, и постройки - все сгорело... Вот тогда было трудно! Ели траву, гнилую картошку, одевались в лохмотья: гитлеровцы обобрали до нитки... Но это еще полбеды. Они, сволочи, за людей нас не считали: издевались, расстреливали, вешали. Моего деда расстреляли на глазах у ребят и женщин... Как - то к нам в землянку зашли двое партизан: листовки принесли, рассказали о победе под Москвой... Я на них с завистью смотрел, думал, если позовут с собой, не задумываясь, пойду. Но они не позвали. Уходя, один из них нахлобучил мне шапку на самый лоб и сказал: «Держись, хозяин! Недолго осталось терпеть...»

Витька молчал. Ни слова больше не сказал и Гурьянов. А на другой день в обеденный перерыв он отыскал комсорга цеха.

- Хорошо бы прикрепить к ребятам опытных прядильщиков, - предложил он. - Для шефства... А то некоторые нос повесили.

- Дело! - одобрил комсорг. - Павлов согласится, Карягин, Сорокин...

- Павлов уже шефствует надо мной, - улыбнулся Гурьянов. - Каждую смену заглядывает.

Когда Гурьянов начинал работу на комбинате, капроновое производство было еще совсем молодым. Книги о капроне только собирались писать, и все «тайны» превращения белого порошка - капролактама - в эластичные прочные нити следовало постигать непосредственно в цехах.

Николай Петрович Павлов, помощник мастера «производства номер три», как называли на комбинате капроновый цех, охотно, даже с каким - то наслаждением передавал Гурьянову свой опыт. С его помощью Гурьянов постепенно как бы пропустил через собственные руки все звенья большой технологической цепи: от загрузки в автоклавы исходного сырья до перемотки готовой пряжи.

Он хорошо освоил прядильную машину, режимы ее работы, научился по едва уловимым признакам предугадывать начало неровного хода сложного агрегата. У Гурьянова была цепкая память, он запоминал все полезные советы, на которые не скупились ни Павлов, ни Карягин, ни другие рабочие, давно уже овладевшие производственными «секретами». Впрочем, не особенно доверяясь памяти, Гурьянов завел даже особую тетрадь, ставшую своеобразной копилкой знаний... И по мере того как накапливался опыт, парень все сильнее ощущал в себе спокойствие и уверенность. Это было то самое важное, без чего немыслим путь к большому мастерству.

Прошел год, и новое пополнение из школы ФЗО, с уважением посматривая на Гурьянова, уже относило его к числу «старых и опытных» прядильщиков.»

В ту пору Гурьянов часто задавал себе вопрос: все ли он делает для того, чтобы потом, много лет спустя, не краснеть за прожитые годы? Гурьянов заходил к нормировщикам и просматривал длинные колонки цифр. Цифры радовали: он перевыполнял план, отходы составляли доли процента... Вряд ли мог кто - нибудь упрекнуть его в том, что работает он вполсилы. И все же Гурьянову казалось, что делает он значительно меньше, чем может. Как - то Гурьянов заговорил об этом с Павловым. Тот согласно кивал головой: когда - то он тоже считал, что каждый день надо совершать по титаническому подвигу... Павлов был лет на десять старше Гурьянова; он не стал доказывать ему, что порывы души и романтика - неизменные спутники юности, а желание сделать нечто большое и яркое столь же естественно в молодости, как и потребность человека дышать, есть, двигаться... Он хитро прищурил глаза.

- Не знаю, Петр, что и посоветовать... Начни - ка ты работать по три смены в сутки... по совместительству!

- Брось! - горестно отмахнулся Гурьянов. - Хотел с тобой по душам поговорить...

- Между прочим, Петр, я давно собираюсь спросить: ты сколько классов окончил?

- Семь, - ответил Гурьянов и, будто оправдываясь, коротко пояснил: - Понимаешь, война...

- Понимаю... Значит, в восьмой пойдешь. - Голос Павлова стал строже. - Будешь учиться о школе рабочей молодежи. Ясно? Это я тебе, комсомольцу, как коммунист задание даю. Работай, как работаешь, и учись. Не будешь учиться - руки не подам, честное слово!

Гурьянов работал и учился; он не бросил учебы, как ни тяжело было после смены допоздна просиживать над книгами и конспектами. Он окончил восьмой класс, девятый, перешел в десятый.

Комсорг цеха Николай Зуев старался не слишком загружать его общественными делами. Но Гурьянов сам приходил к нему и брал небольшие поручения: то доставал билеты в московские театры, то собирал ребят на массовку, то помогал агитаторам на участке... Товарищи диву давались: откуда у него бралось на все время?