Несколько лет назад мне довелось ходить по залам Музея Советской Армии с группой друзей - немецких писателей. Очень разные это были люди, мои спутники. Всемирно знаменитая писательница - антифашистка, маленький плотный человек, которого в дни сражений за Сталинград я встречал в осажденном городе в шинели советского офицера... Был среди них и высокий рыжеватый человек, что в дни войны служил в немецкой армии солдатом и в памятную зиму 41 - го года сражался против нас у Ржева.

День у наших гостей был очень плотным. В музей они попали уже под вечер, изрядно уставшие под грузом различных впечатлений, и потому довольно рассеянно слушали пояснения экскурсовода. Но вот мы вошли в зал, где в хрустальном футляре стояло знамя. В этот час музей был немноголюден. Но тут, у знамени, толпились люди. Человек с седыми висками, должно быть, приезжий, что - то шепотом говорил двум деревенским ребятам - мальчику и девочке, может быть, его внукам, впившимся жадным взглядом в красное полотнище. Молодой лейтенант о чем - то возбужденно рассказывал стайке девушек, вероятно, студенток. Тут, около этого знамени, не было музейной тишины. Здесь и само созерцание было иным, действенным. Тут пылали живые страсти.

И хотя экскурсовод наш замешкался в предыдущем зале, должно быть, по этой особой живой и взволнованной атмосфере, что окружала именно это знамя, немецкие коллеги поняли, что перед ними тот самый победный стяг, который солдаты Советской Армии водрузили в памятное майское утро на куполе поверженной цитадели гитлеризма.

Они остановились возле него, задумчивые и взволнованные.

- Это оно? - почему - то шепотом спросила писательница - антифашистка.

- Это знамя взвилось, как мне кажется, над самой яркой страницей военной истории человечества! - воскликнул романист, которого я встречал в офицерской шинели среди бойцов - защитников Сталинграда.

А тот из немецких коллег, что когда - то как солдат гитлеровской армии дошел до Ржева, долго молчал, задумчиво поглядывая на знамя. Только когда все прощались, он произнес:

- Человечество не имеет права забывать этот урок. Оно слишком дорого за него заплатило...

И мне вспомнилось майское ясное утро, все продымленное и закопченное дымами пожаров. Тиргартен, почти начисто сбритый сокрушительной артиллерийской канонадой. Хмурый скелет выгоревшего рейхстага. Румяная девушка в лихо заломленной пилотке, что флажками дирижировала движением запыленных машин, пробиравшихся меж руин. Хмурые колонны небритых, измученных пленных, тянущиеся, как говорили тогда, «самоходом», почти без конвоя. И звук простецкой волжской гармошки, неожиданно возникший в этом разбитом, еще горящем чужом городе. И над скелетом купола - живая красная точка - знамя, символ победы великого советского народа над объединенными силами фашизма, символ освобождения мира от угрозы гитлеровского рабства, символ спасения мировой культуры.

Тем, кто сидит сейчас в аудиториях университетов, кто с путевкой комсомола строит «а сибирских реках гигантские электростанции и заводы, покоряет степи, по которым когда - то скакали кони полчищ Чингис - хана, ищет в тайге алмазы, раскрывает тайны Антарктики, - всем им, советским молодым людям, в день, когда взвилось это знамя, было семь, десять, двенадцать лет. Отечественная война для них уже история. И, может быть, им даже трудно понять, почему трое немецких писателей с такой разной судьбой так волновались возле этого красного полотнища, прибитого к дубовому древку.

Сегодня мне хочется поговорить с читателями журнала «Смена» об этой великой победе советского народа. Никто из вас, советских юношей и девушек, конечно, не помнит атмосферы предвоенных лет, черных дней Мюнхена, когда реакционные правители западных держав, стремясь направить гитлеровскую агрессию на Восток, против Советского Союза, предали Чехословакию и тем самым развязали вторую мировую войну.

Но, бросив Чехословацкое государство на растерзание фашистам, они не откупились от Гитлера. Нет! Вскоре бронированные фашистские орды хлынули не на восток, а на запад, на север, на юг, заливая европейский материк кровью народов. Обманутые, разобщенные коварной гитлеровской дипломатией, порой прямо преданные своими профашистскими правительствами, европейские страны одна за другой валились под гусеницы немецких танков. Гигантские оборонительные линии превращались в бессмысленные ловушки для их защитников. За недели рушились и рассыпались могущественнейшие капиталистические империи, еще недавно считавшиеся оплотом европейской мощи. И то, что еще вчера казалось народам горячечным бредом злого берлинского маньяка, вдруг на глазах у всех стало осуществляться с ужасающей, казалось бы, неудержимой точностью.

Я присутствовал на Нюрнбергском процессе. Свидетели обвинения, документы, извлеченные из тайных гитлеровских архивов, страшные вещественные доказательства раскрывали гитлеровский план покорения мира. Он, этот план, был разделен Гитлером на «семь стадий». Первые пять предусматривали завоевание европейских капиталистических государств. Шестой стадией намечалось осуществление «плана Барбароссы», как на разбойничьем фашистском языке именовалось нападение на Советский Союз. Седьмой, завершающей, стадией было вторжение на Британские острова и высадка на американский континент. Это был строго продуманный и рассчитанный военный план.

Первые «пять стадий» завоевания мира были осуществлены в точно намеченные сроки. Европейские страны стали легкой добычей фашистского агрессора. И самое страшное во всем этом было то, что, захватывая военными и покоряя дипломатическими путями новые и новые страны, гитлеровская Германия не ослабевала в войне, а, наоборот, усиливалась, как спрут, высасывая кровь и соки оккупированных государств, увеличивая свой военный потенциал за счет их сырьевых и продовольственных богатств, за счет их промышленности.

Мир был потрясен. За океаном все настойчивее раздавались голоса о том, что на земле нет уже силы, которая могла бы противостоять фашистским армиям, что надо искать соглашения с Гитлером, что мир обречен на фашистское рабство «по крайней мере на тысячу лет».

Но вот, осуществляя «план Барбароссы», Гитлер вторгся в пределы Советского Союза. И сразу же все расчеты, с такой тщательностью подготовленные его штабом, были спутаны. На процессе читали выдержки из этого плана. В нем говорилось: обрушить на Советский Союз одновременно все боеспособные армии, все бронетанковые дивизии, всю авиацию, оставив в оккупированных странах и на бездействующих западных фронтах лишь жалкие прикрытия из третьесортных дивизий, укомплектованных солдатами старших возрастов.

И вся мощь, какую успела накопить гитлеровская империя, все дивизии, которые смогли наскрести гитлеровские сателлиты, вся техника, какую производила в те дни западноевропейская промышленность, - все это в светлую июньскую ночь было обрушено на советскую границу, на наши города, мирно спавшие крепким утренним сном.

И в эту же ночь, когда самые отборные гитлеровские дивизии хлынули на советские пограничные заставы и вступили с ними в неравный бой, самая мощная из всех капиталистических армий в мире, руководимая самым опытным и самым агрессивным из всех империалистических штабов, получила первое поражение...

Когда фельдмаршала фон Паулюса, наиболее дальновидного гитлеровского стратега, представители обвинения спросили на Нюрнбергском процессе о том, когда начались поражения гитлеровской армии, он ответил с беспристрастностью генштабиста:

- Обычно это относят к сражению у Сталинграда. Я бы отнес это к июню сорок первого года.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.