И оттого, что голос у отца был снова бодрый, а в глазах светились прежние доброта и приветливость, Толику сделалось вдруг легко на душе, и он в тот же день с увлечением принялся за работу. Никогда и ничего в жизни он еще не делал с такой любовью и старательностью, как этот подарок для учительницы.
Наступил день 8 марта. Антонина Аркадьевна явилась на занятия принаряженная, праздничная. На последнем уроке, перед звонком, когда она отвернулась к доске, на столе вдруг появилась красивая фарфоровая ваза. После занятий ребята шумно поздравляли учительницу, прыгали вокруг нее, пожимали ей руку, смеялись.
Слезы радости подступали к горлу молодой учительницы. Может быть, эти счастливые слезы и помешали ей заметить смущение Толика Конькова, молчаливого и немножко угрюмого мальчика, принадлежавшего к числу тех учеников, которых преподаватели обычно запоминают лишь в конце зимы, а то и на второй или третий учебный год. Антонина Аркадьевна только и запомнила, как, вывернувшись из толпы ребятишек, Толик дал ей что - то плоское, завернутое в тетрадный лист. Она не успела даже сказать: «К чему это?», - как мальчик исчез из класса.
Домой учительница пришла возбужденная от пережитых радостей. Поставив вазу на стол, она стала снимать жакет и тут обнаружила в кармане плоский сверток. «Ах, да, - вспомнила она, - это дал мне тот скромный мальчик, который сидит у окна; фамилия его, кажется, Коньков». Она положила сверток на комод, даже не посмотрев, что в нем. Чтобы собраться с мыслями и еще раз пережить наедине волнующие минуты сегодняшнего праздника, она прилегла на кровать.
Вечером, перед уходом на торжественное собрание, взгляд ее случайно упал на сверток. Она развернула его. В бумажке, вырванной из тетради, оказалась обыкновенная дощечка. Но, взглянув внимательнее, Антонина Аркадьевна долго не могла оторваться от рисунка, выжженного на этой дощечке. На ней был изображен куст земляники. К распустившемуся цветку прилепилась золотистая пчелка. Склонившаяся к земле крупная, налитая ягода, казалось, вот - вот упадет в траву; под кустом затаился кузнечик; по спрятавшемуся за пеньком грибку ползет мохнатая гусеница, а над всем этим маленьким, забавным миром порхает легкая, как воздух, бабочка...
Все богатство своей мальчишеской фантазии, все, что он только в силах был создать, преподнес Толик своей учительнице! Каждая деталь рисунка поражала тонкостью и красотой.
Антонина Аркадьевна отодвинула на край стола вазу, поставила перед собой рисунок Толи, да так и просидела весь вечер, забыв о том, что в кармане у нее пригласительный билет на торжественное собрание, посвященное Международному женскому дню.
... Учительница умолкла. Я пожал ей руку и вышел на людную, ярко освещенную улицу. Как я и предполагал, в письме были грубо извращены факты. Чудесный образ молодой учительницы стоял перед моими глазами, и на душе у меня было так радостно, как будто я только что одержал большую победу.
В зале суда, на передней скамье с глухой спинкой, положив на колени натруженные руки со вздувшимися узелками вен, сидит старая женщина в потертом плюшевом пальто. На задней скамейке молча дожидаются начала суда еще несколько человек. Они время от времени бросают смущенные взгляды на женщину и каждый раз виновато опускают глаза.
Но вот послышалось традиционное: «Суд идет!» Задние скамейки заскрипели. Старушка, заметив судью, испуганно вскочила, забыв смахнуть слезу, запавшую в морщинку у рта.
Судья, пожилой мужчина с орденскими колодками на борту пиджака, внимательно посмотрел на женщину, встретился с ее настороженным, растерянным взглядом и мягко сказал:
- Вы, мамаша, не туда сели. Это скамья подсудимых. Ее займут ваши сыновья и дочери...
Старуха поднялась со скамьи и прислонилась к стене. Мимо нее прошли, пряча глаза, ее дети. Прошли и сели на ту крашеную, с виду обыкновенную скамью, сесть на которую ни один родитель не пожелает своему сыну или дочери.
Судья все время смотрел на подсудимых, пока те усаживались на скамью. У окна сел самый старший - инженер - путеец с седыми висками; рядом с ним, то и дело роняя горняцкую фуражку, занял место красный от смущения человек средних лет; дальше разместились еще четверо - две женщины и двое мужчин.
Суд начался... Судья коротко изложил исковое заявление матери: вот уже три года, как ее сыновья и дочери не присылают ей ни копейки.
Старушка встрепенулась, подняла руку, как это делают школьники на уроке, и сказала:
- Гражданин судья... голубчик, не хотела я вовсе подавать на них в суд. В собесе мне написали, стало быть, из сочувствия, а я согласилась. Теперь уж каюсь... Дети ведь... я их столько лет не видела... Вот где привелось встретиться.
Один из заседателей налил в стакан воды и подал матери. Губы ее дрожали. Она взглянула на заседателя и, отпив глоток воды, прошептала:
- Благодарствую, милый сын!
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.