Гришкина авантюра

- Вставай, твое дело. И, пожалуйста, не пугай меня, не боюсь.

- Ты храбрый! После меня работать не страшно. Когда я цех на такую высоту подняла. Это не то, что я начинала, почти на голом месте.

Григорий принял цех на ходу. Размашисто подписал бумаги, написанные Антониной, и сказал:

- А сама действительно к колоде становись. Мездрить будешь.

Это был новый удар по самолюбию молодой специалистки, но отступать она не умела: сама назвалась. Антонина решила сносить все молча и гордо. Впрочем, и при обиде не угасила она в душе своей чувства решительного превосходства над обидчиками.

«Издеваться вздумали?! Пускай! Посмотрю я, как они будут без меня работать, посмотрю!...»

Антонина не сомневалась, что одному Лозе без нее и дня не проработать. Она встала к колоде как на мученический постамент.

Нелегко было все эти дни работать Лозе. И пока он один, без помощника, дубил, красил и сушил партии меха, Антонина все ждала: на каком процессе споткнется Гриша, когда потребует ее помощи? Она ревниво присматривалась ко всему, что делал Лоза. Не без огорчения видела, что в главном не ошибается Гриша, уверенно ведет дело и без ее помощи. Минутами Антонине хотелось подойти к Грише и сказать: «Трудно одному, ведь вижу. Давай помогу». Но она гнала от себя хорошее, как прилив слабости, и молчала, упрямо и уныло склонившись над своей колодой.

Конечно, трудно было Григорию Лозе одному в непривычной для него роли начальника цеха. Но все - таки как в свое время Антонина не хотела видеть исправленного Лозой красильного чана, так и Лоза не замечал сейчас Начинкиной у колоды.

Трудно было новому начальнику цеха, безусловно трудно. Но как начальник он имел перед Антониной одно решающее преимущество: знал, что трудом своим помогает людям, делает более легкой их жизнь в холодной, далекой степи. И он был горд этим сознанием и не унизился до того, чтобы просить у Антонины помощи. А она все ждала, со всей силой своего маленького уязвленного «я» ждала, когда же, наконец, Гриша скажет: «Давай, Тоня, помоги. Не могу без тебя. Трудно мне, не по силам!»

Может быть, никто другой лучше старого Шульги не понимал того состояния, в котором жила эти дня Антонина.

«И что она за девка такая упрямая! - думал Шульга, наблюдая, с каким трудом сгоняет Антонина мездру. - Ведь себе же хуже делает, себе во вред. Не дай бог, вот такая в жены кому угодит...»

Шульга бросил окурок на скользкий цементный пол и, уходя из цеха, спросил Антонину:

- Ну что, смотрела овчины после крашения?

- Мне на ваши с Гришкой авантюры смотреть нечего!

Антонина привычно вскинула красивую голову с большими холодными и как - то в себя глядящими глазами и, растянув на колоде баранью шкуру, принялась соскабливать острой косой мездру со скользкой бахтармы.

Шульга вздохнул: «Не зря же тебя, черта, парни боятся!» - и вышел из цеха.

Неделю спустя на заводском дворе девушки грузили в автомобиль фанерные ящики с шапками. А Начинкина все скоблила и скоблила мездру - упрямая, злая, не желающая ничего видеть. Только дома, ночью, уткнувшись в подушку, она горько плакала и все спрашивала:

- За что, за что они меня так? Ведь горизонтальный он должен быть, горизонтальный!

Антонина поднималась с постели, зажигала свет, открывала учебник и убеждалась в том, что в книге действительно изображен красильный чан с горизонтальным валом. Убедившись еще раз, что вал горизонтальный, она несколько успокаивалась и, согревшись под одеялом, засыпала. А утром, надменная и ничего не понявшая, но с твердой верой в горизонтальность вала, вставала к колоде и начинала мездрить овечьи шкуры...