- Актай, ищи!
Пес отлично знал свое дело: обнаружив отставшую лошадь, он яростно лаял на нее, словно ругая за нарушение порядка, и она покорно занимала свое место в табуне.
Некормленые лошади слабели, табун едва тащился. Устал и Никита. Плащ и полушубок давили плечи свинцовой тяжестью, прижимали к седлу; затекали ноги, согнутые в коленях; озябшие руки то и дело теряли повод.
Табунщика клонило ко сну. Сквозь дремоту, которая одолевала его, рев ветра и лай Актая чудились ему где - то далеко - далеко.
Убаюканный монотонным завыванием вьюги, Никита все же не выдержал и уснул, а когда открыл глаза, понял: табун не двигался.
Хлестнув укрючного плетью, Никита проехал вперед. Пригляделся: метрах в ста что - то смутно чернело.
Усталость и сои мгновенно исчезли. Проехав еще несколько шагов, Никита остановил лошадь. Перед ним возвышалось длинное строение без крыши.
- Затишь! - воскликнул Никита, от избытка радости встав на стременах во весь рост.
Затишь представляла собой три массивные саманные стены, напоминавшие огромную букву «П». Ветер не проникал сюда, и здесь было сравнительно тихо.
- Эй, эй - й - й! Нагиб! - загорланил Никита. Через несколько минут лошади укрылись за спасительными стенами затиши. Измученные жеребята сразу же легли, матки засыпали стоя. Только Нагиб и Актай бодрствовали у входа, охраняя покой табуна.
Никита спешился, отогрел руки, скрутил папироску. Присев у стены на кучку самана, он затянулся дымом. Как от хмельного, закружилась голова.
Вдруг какой - то странный звук заставил его насторожиться. Табунщик прислушался: в дальнем углу чуть слышно стонала лошадь.
«Тучка!... Ей срок жеребиться!» - мелькнула тревожная мысль.
Он вскочил на ноги и протиснулся сквозь тесно сбившуюся массу конских тел к стонущей лошади.
Так и есть: Тучка!
- Эх, моя хорошая!... Вот оно как получилось! - сокрушенно прошептал табунщик, склоняясь над растянувшейся на снегу лошадью.
Тучка перестала стонать, попыталась приподнять голову. Сердце Никиты сжалось: у теплого большого живота Тучки шевелился жеребенок, тщетно силясь приподняться на слабых ножках. От него струился пар. Мокрая шерстка покрывалась серебристой пылью инея.
Ласково понукая Тучку, табунщик поднял ее на ноги, подсадил жеребенка к соскам и, сняв с себя плащ, отер им малыша, а потом расстелил плащ на земле и бережно положил на него новорожденного.
Жеребенок закрыл глаза, тельце его задрожало, ноги медленно подогнулись под живот, он замерзал.
Никита снял с себя полушубок и накрыл им жеребенка. Тот начал согреваться, зато Никита, оставшийся в одном ватнике, сразу озяб.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.