Ошибка Марии Гревцовой

Первый тост за счастье новобрачных провозгласил отец невесты. Он собрался уже произнести и второй тост, но его небрежным жестом остановил Гейзен и, попросив Гревцову переводить вслед за ним каждую фразу, размеренно начал:

- Вот вы подняли бокал за счастье. - он вежливо поклонился отцу невесты. - А что такое счастье, с моей точки зрения? Счастье - это покой, покой и уверенность. Уверенность в том, что и сегодня, и через год, и до конца своих дней я буду жить в своем собственном доме, пользоваться комфортом. Я должен быть уверен в том, что каждый день ровно в девять часов утра жена подаст мне чашку кофе со сливками, в четыре часа дня накормит вкусным, сытным обедом, а вечером я смогу заняться развлечениями. Я должен быть уверен в незыблемости установленных нами раз и навсегда порядков. Есть люди, которые говорят, что счастье - борьба. Это фальшь. Большевики утверждают, что счастье возможно для всех. Это утопия. Счастье - это власть, а власть - удел избранных.

И то, что делает сейчас Германия в России, это и есть борьба за счастье избранных своего народа и его любимцев, - Гейзен галантным жестом показал на сотрудников полиции. - Мне нравится хозяин этого дома как человек, но к нему как к работнику полиции аппарат гестапо и я, в том числе имеем большие претензии. И мы, и все русские гости, - гитлеровец остановил на каждом русском короткий проницательный взгляд, - с большим воодушевлением вылили за счастье новобрачных. Но ни у них, ни у нас для счастья нет главного - покоя. Я не могу с наступлением темноты спокойно ходить по городу, не рискуя жизнью. А почему? Потому что вы, господа служащие полицай-управления, плохо боретесь за наш новый порядок. Днем повелители в городе мы с вами, а ночью партизаны. Только подумать, сколько бед причинили они! Вы плохо работаете, господа, вы забываете, что, помогая великой Германии, вы спасаете и самих себя. Вы наши глаза и уши. Так пусть же эти глаза лучше видят, а уши лучше слышат! А твердых рук у нас в гестапо достаточно, - он поднял бокал и стал чокаться с гостями.

Во время этой длинной тирады отец невесты сидел красный, как вареный рак, и беспрерывно вытирал потное лицо. Нагоняи от гестаповцев он получал ежедневно, но никак не ожидал выслушать выговор сегодня. Он давно побаивался за свое место и браком дочери решил упрочить положение. Он попытался пробормотать что-то в свое оправдание, но Гейзен прервал:

- Довольно болтать, надо улучшать оперативную деятельность.

Сидевший напротив Марии начальник политического отдела полиции был уже изрядно пьян, чувствовал себя смелее, чем обычно; он решил снять со своих сослуживцев долю вины.

- Активность партизан, - сказал он, слегка пошатываясь и проливая вино на скатерть, - находится в прямой связи с успехами германской армии. Вот русских потеснили в районе Донбасса - и теперь станет тише. Я думаю...

- Осел! - крикнул Гейзен. - А когда дом гестапо взорвался? А бензобаки у вокзала? А электростанция на заводе?..

Испуганный полицай выскочил из-за стола и исчез. Больше он так и не появился.

Гости пили «за победу великой Германии», «за процветание нового порядка», «за здоровье фюрера»... Марии хотелось уйти отсюда, чтобы не слышать этих тостов, но она решила выдержать все до конца, тем более что ухаживавший за ней Браух внимательно следил за каждым её шагом.

Когда пьяная компания встала из-за стола. Мария выбежала на веранду и прислонилась разгоряченной щекой к заиндевевшему столбу.

Огромная луна только что поднялась над горизонтом и неподвижно замерла, как бы запутавшись в ажурных конструкциях лишенного крыши мартеновского цеха. «Даже луна сейчас, как пленница за решеткой», - подумала Мария, с грустью вспомнив о своих недавних мечтах. Накануне войны она должка была держать экзамены в вуз, посвятить себя изучению небесных светил. Этот таинственный мир привлек ее внимание еще в раннем детстве, когда она посмотрела кинокартину «Аэлита» - о полете на Марс. Детский ум Марии воспринял жизнь на Марсе как правду. Когда Мария повзрослела и узнала, что ученые еще не подтверждают, а только предполагают наличие живых существ на Марсе, она загорелась мечтой добраться до истины, заняться исследованием далеких романтических миров.

И вдруг все рухнуло. Война, оккупация... Началось страшное существование. Только сознание, что она приносит пользу подпольной организации, и надежда на скорое возвращение привычной ей жизни поддерживали ее душевные силы.

Контрнаступление гитлеровцев в районе Харьков - Донбасс было для Марии страшным ударом. Казалось, не хватит сил жить дальше, но надо было жить и бороться.

Дверь скрипнула, и на балкон, пошатываясь, вышел Браух. Он шумно вдохнул в себя воздух, подошел к Марии и попытался обнять ее. Девушка вырвалась и вернулась в дом.

В зале под звуки патефона кружились две пары. Хозяин дома, маленький, коротконогий, танцевал со своей дородной половиной. Невеста, закатив глаза, в упоении прижималась к своему жениху, а он холодным, бесстрастным взглядом следил за гостями, рассевшимися на стульях вдоль стен. В соседней комнате был организован буфет, где гости стоя могли проглотить рюмку водки и закусить крохотными бутербродами, которые приготовил сам жених.

В перерыве между танцами Мария, считая, что долг вежливости ею выполнен, подошла к хозяевам проститься. Стоявший рядом с ними Гейзен поблагодарил ее за хороший перевод его речи и предложил перейти в аппарат гестапо на должность переводчицы. Девушка пообещала явиться, решив предварительно согласовать этот вопрос с Сердюком.

Выйдя на улицу, Мария быстро пошла по тротуару, раздумывая над тем, насколько выгодна будет подпольной организации ее новая служба. Ведь она сможет разведывать все, что делается и что замышляется в гестапо!

Навстречу ей попался патруль из трех солдат, проверил документы, пропуск и удалился. Шаги солдат еще не успели затихнуть, как Мария услышала другие - торопливые, приближающиеся. Оглянулась и увидела двух офицеров. Один держался поодаль, другой приближался к ней. Это был Браух.

Подойдя к Марии, он обнял ее за талию и сразу же попытался свалить в снег. Гитлеровец был пьян, а Мария ловка и увертлива. Ни уговаривать, ни кричать она не собиралась: если даже патруль и подойдет, то солдаты в лучшем случае посмеются и уйдут, а может быть, и помогут своему офицеру. Когда Браух, выбившись из сил, на мгновение оставил ее в покое и прислонился к дереву, Мария хотела бежать. Но едва она сделала несколько шагов в сторону, как офицер выхватил из кобуры пистолет и прицелился. Гревцова увидела перекошенное от бешенства лицо. «Убьет. Ну и пусть лучше убьет, гадина!» - решила она.