Евдокия Ермолаевна торговала в то время жареными семечками, потом пирожками на настоящем кокосовом масле, потом старыми шпильками, булавками и кнопками. А Лиза помогала ей и бегала с нею на базар. Потом тетя Дуся бросила свою нищенскую торговлю и пристроилась в инвалидную артель надомницей, и Лиза вместе с нею клеила конверты и точила какие-то иголки, кажется, для зубных врачей.
Потом пришел инспектор районо, накричал на тетку, и Лиза попала в детский дом. Детский дом только что вернулся из эвакуации, с Урала, дети были в красных ватниках и твердых ушастых шапках. Лизе тоже выдали красный ватник и шапку, но в эвакуации дети учились, как до войны, а Лиза в одиннадцать лет снова пошла в первый класс и училась с малышами. Потом был суд: у тети Дуси, оказывается, были какие-то бумаги об удочерении, и Лизу вернули домой. Спустя полгода снова пришел инспектор районо, и Лиза стала ходить в школу, и снова в первый класс. Училась она плохо. Говорили, что она способная, но лентяйка. Может быть, конечно... Хотя главное было в том, что она, почти взрослая, училась с малолетками, и ей было стыдно сидеть за одной партой с малышами. Она мечтала о самостоятельной жизни.
Осенью пятидесятого Лизе исполнилось шестнадцать лет, и она получила паспорт. Это уже было начало независимости. Дачное ей опротивело, и она собралась ехать в Ленинград: там можно было все начать сначала. Тетя Дуся называла ее сумасшедшей, плакала и упрекала за неблагодарность и за «каменное лицо», с которым Лиза все это выслушивала. Потом, уже на станции, она сунула Лизе записку с адресом дачников, снимавших у тети Дуси комнату еще до войны. Это и были Паркосовы.
Лиза выключила радио, концерт так и не слушала, хотела написать записку бывшим своим хозяевам, но так ненавидела свой детский неустойчивый почерк, что скомкала листок, бросила в мусорное ведро и легла спать. Она слышала, как пришли Паркосовы и Алексей Дмитриевич сказал: «Боже мой, котлеты совершенно пережарены!» - и как Вероника Николаевна сказала: «Тише, тише, ты же видишь, что человек спит, а завтра ей в шесть вставать».
«Завтра, завтра...» - подумала Лиза и так ясно представила себе свой завтрашний день, что все, что было сегодня, уплыло от нее далеко-далеко: и ожидание в отделе кадров и мысли о бесцельно прожитых годах. Ей стало весело за себя и жаль Алексея Дмитриевича и Веронику Николаевну, которым придется искать нового человека. Потом вспомнила настойчивого Орехова и его пожалела: зачем парень прокатился по всему городу, зря время потерял... Надо завтра же поговорить с Золотухиным об этих самых автоматах... Лиза в красивом джемпере и спортивной шапочке мчится на лыжах вниз по Неве. Лед, ветер, солнце, все звенит, ломается... Но это уж был сон.
На следующий день в обеденный перерыв она побежала в комсомольский комитет. В большой, просторной комнате было много народу. В глубине стоял стол, покрытый бумагой, вдоль и поперек исписанной фиолетовыми чернилами. Золотухин в пальто и кепке сидел за столом, читая что-то вслух, а напротив него Орехов и Люся Морозова с хмурыми лицами слушали.
Лнзе хотелось откровенно поговорить с комсомольским секретарем, не наспех и не на людях, а тут, как назло, был этот Орехов.
«Подожду, пока уйдут, - решила она, подошла к окну и взглянула на заводские часы. - Десять минут первого, успею еще и в столовую сбегать».
Но прошло десять, двадцать, тридцать минут. Орехов и Люся все еще сидели возле Золотухина, а Лиза стояла у окна и смотрела на часы. До нее долетали обрывки разговора.
- «Всемерно расширять инициативу молодых передовиков производства», - читал Золотухин.
- «Всемерно», - раздраженно сказал Орехов, - так надо указать, какие меры!
- Давайте предлагайте... Вы члены комитета, вот вы и предлагайте.
- Записать, чтобы все учились работать на новых автоматах, и все!
- Это будет приказ, а не резолюция, - возразил Золотухин. - Мы ведь не администрация. Надо вставить: «Всеми средствами пропагандировать новый метод». Давайте, давайте, товарищи, вы члены комитета, на вас тоже лежит ответственность...
Было без четверти час, когда Орехов встал.
- Потом добьем, - оказал он устало. - Пойду хоть второе съем.
- Стыдно, товарищи! В шесть бюро райкома, а еще ничего не готово. Давайте тогда вместе в райком.
- Я в техникум, у меня сессия, - сказала Люся.
- Давай тогда ты, Орехов... Сразу же после работы.
- Хорошо, хорошо, - сказал Орехов и вышел из комнаты, а за ним побежала Люся Морозова.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.