Огни

Пока ожидали его, американцы молча курили. Два немца - те, которых они хотели повесить, - стояли возле дверей, испуганно поглядывая то на Сеню, то на американского полковника. Один из немцев был очень высок, худ, в очках, в дождевике, перетянутом кожаным поясом, в коротких штанах и чулках, в тирольской шляпе с пером. Другой - хромой, тоже в дождевике, в синем тёплом картузе с наушниками. Обоим было далеко за сорок.

Едва Усков вошёл, как американский полковник немедленно возобновил свою речь, попрежнему спокойно и вежливо. Усков

слушал, кивал головой и смотрел на Сеню круглыми сквозь очки глазами, как бы говоря: «Терпение! Я сначала всё выслушаю, а потом расскажу... Терпение!»

- Вкратце, суммарно, - сказал наконец Усков, начиная свой перевод. - Полковник свидетельствует вам, товарищ капитан, своё почтение и поздравляет вас с победой. Он надеется, что ваше здоровье и самочувствие не внушают никаких тревог, равно как здоровье и душевное самочувствие ваших родных и друзей. Он говорит, что они, четверо американских офицеров, взятые немцами в плен в Арденнах, были помещены в лагерь, где с ними обращались недопустимо. Так вот ещё в лагере они поклялись отомстить немцам. Теперь, после своего освобождения, они считают своевременным и полезным осуществить свою клятву. Они ходят по городу и вешают немцев... Вот и всё... Полковник весьма огорчён, что не смог разъяснить своих действий этой мисс с автоматом, так как (и этим он огорчён вдвойне) не знает русского языка. Он надеется, что получит возможность унести с собой живейшую радость по поводу состоявшегося знакомства с вами и вашими офицерами, а также искреннюю и весьма ободряющую признательность к вам.

Наступило молчание. Слышно было, как тикают каминные часы сбежавшего владельца наусников и кастетов: часы были сделаны в форме лёгкой, стрельчатой, устремлённой ввысь готической башни с двумя фигурками часовых - эсэсовцев у подножья.

Внезапно заговорил высокий немец. Он говорил быстро, сняв тирольскую шляпку с пером, перебирая пояс, указывая на свою шею и обращаясь то к Сене, то к американцам. А другой немец слушал, испуганно глядя на него, безмолвно повторяя губами его слова, маленький, горбатый, в дырявых ботинках, наполовину прикрытых длинным дождевиком. Высокий окончил, вытер ладонью пот со лба, протёр очки и надел тирольскую шляпку. А горбатый ещё шевелил губами, как бы не поспев безмолвно повторить всё за высоким.

Усков перевёл:

- Он говорит, что он приказчик мануфактурного магазина, а это его сосед, столяр. Когда русские подошли к Берлину, Геббельс

забрал его в ландштурм. Он сидел с пулемётом на Копеникер - штрассе,

на крыше, и должен был защищать подходы в центр города. Он говорит, что пробыл там четыре дня и три ночи, пока не начала бить тяжёлая русская артиллерия. Тогда он спустился с крыши и ушёл в Темпельгоф, к своему тестю, где прятались его дети и жена. Здесь он прожил неделю, питаясь картофельным супом и огурцами. Когда с Гитлером - да сгорит он в адском огне! - было покончено, он решил пробраться обратно в город, посмотреть, что с квартирой. На улице, недалеко от дворца, он встретил вот этого столяра, своего соседа, и они решили немного выпить. Спирт был у столяра, и с помощью воды из канала они сделали себе недурной шнапс. Они зашли в первую попавшуюся пустую квартиру. Едва они сели за стол и выпили кружку, как появились вот эти американцы и стали их вешать. Он говорит, что их бы повесили, но господь бог и святая Мария надоумили их громко кричать. На крик пришла эта фрейлейн в шинели и освободила их. Они так и не поняли со столяром, за что их хотели повесить.

- Переведите американцам, - сказал Сеня Ускову. Усков выполнил приказание.

- Простите, мой юный друг, - ответил Ускову полковник, - но я беру на себя смелость заметить (при всём моём чрезвычайном почтении к капитану и к вам), что вы не совсем уяснили

себе значение моих слов. Приказчик он или водовоз, столяр он или старьёвщик, сидел он на крыше или не сидел, скрывалась его жена в Темпельгофе или в Нейкельне, - нам всё равно. Мы будем ходить по городу и убивать немцев. Мы дали друг другу слово в несчастье, и мы его выполним, будь это не только приказчик, но даже сам хозяин мануфактурного магазина.

- Но как можно ни с того, ни с сего убивать людей? - возразил Усков.

Полковник учтиво ответил:

- Можно или нельзя, люди они или не люди, - мы будем их вешать, мой дорогой лейтенант, пока сочтём это нужным.

- Однако, если на то пошло, так война кончена! - Усков начинал горячиться. - Подписана капитуляция. Довольно пролито крови.

- Друг мой! - любезно сказал полковник. - Будучи старше вас опытом и годами, я душевно советую вам (видя ваши достоинства и понимая, что со временем они нескончаемо возрастут), я позволю себе советовать вам всегда следовать сдержанности, которой подчиняется джентльмен. Офицеру (простите, что я это говорю такому отличному офицеру, как вы) приличествует спокойствие... Кончена война или не кончена, подписана капитуляция или не подписана, много пролито крови или мало...

- О чём он? - спросил Сеня Ускова, перебив полковника. Усков перевёл.

Автоматчик в дверях досадливо крякнул и отвернулся. Опять наступило молчание. Оба вторых лейтенанта курили, держа сигареты большим и указательным пальцами.