Мрамор и слезы

Ей сломали руку. Пока Поликсена сидела в тюрьме, рука неправильно срослась - срослась сама по себе, как лапа бездомной собаки. «Теперь это неважно, - думала Поликсена. - Рука мне больше не понадобится. Завтра я перестану жить».

Был март. Вечером, накануне того памятного дня, они разбрелись кто куда - каждый уснул в укромном, надёжном месте. Утром они вновь соединились на первой демонстрации. Они пришли маленькими группками, как ходят в церковь. Откуда они явились, никто не знал.

Машины, лошади, пушки были сосредоточены на перекрёстках улиц. Магазины были закрыты, но не по приказу правительства, а по требованию служащих. Никаких флагов в городе. Поликсена смотрела на небо, на тучи, на движущуюся толпу. Толпа растянулась во всю длину улицы, как гармоника. Прозвучали первые выстрелы. От толпы отделилась группа и начала бежать. В воздухе, как осенние листья в садах, затрепетали листовки. Первый солнечный луч в этом году заиграл на знамени. Оно тоже устремлялось вперёд. Все смотрели на руку, державшую знамя. На ней не хватало двух пальцев. Кто - то шепнул: «Ссыльные, ссыльные вернулись!» Поликсена побежала с другими. Она смотрела на знамя, на руку с недостающими пальцами. Это был Эмилио. Выстрелы раздавались всё чаще. «Ссыльные, ссыльные», - сказал кто - то рядом.

Поликсена увидела Эмилио, увидела упавшие на землю тела, и взгляд её наполнился ужасом.

Они добежали до кондитерской, где раньше всегда пахло ванилью. Сейчас здесь пахло кровью. Внесли первых убитых. Посторонние перевязали раненых.

Инвалиды бежали вместе со всеми. На демонстрацию пришли все, кого Поликсена знала. Из трущоб, из отдалённых предместий. Все, кто давно хотел отомстить за убитых, за отцов, за детей, лишённых детства, за студентов, оставленных без учёбы, за молодых девушек с нежными сердцами. И Эмилио, её большая любовь, он тоже был здесь, в первых рядах, склонившийся под тяжестью знамени, но несгибаемый.

Теперь стреляли залпами. Толпа кричала, и можно было разобрать только одно слово: «свобода». А потом асе рассыпались, разбежались в разные стороны. Поликсена пробиралась глухими переулками. Снова заскрипели ворота морга и приняли первые жертвы Сопротивления. Раньше люди погибали от голода, от террора фашистов, теперь они умирали от английских и американских пуль.

Поликсена почти добралась до дому, когда встретила важного генерала, прогуливавшего своих трёх собак. Он шёл впереди, за ним собаки. И глаза Поликсены, только что видевшие славу и смерть, ясно увидели пропасть, отделявшую её от врагов. Сейчас, лёжа в тюрьме со сломанной рукой, она думала: «Сколько лет прошло с тех пор! Пропасть не смыкается. Она становится всё глубже и глубже... Кровь разделяет нас, навсегда, навечно».

В тот день к ней пришёл Эмилио. Как только стемнело. Она едва узнала его. Издали, днём он выглядел лучше. Как он изменился! У него не было многих зубов. Почему?

- Запри крепко дверь, - сказал он ей. Она не видела его три года.

- Ведь ты по - прежнему моя жена, не так ли?

- Да конечно, - ответила она.

- Я бежал. В неразберихе первых дней некоторые острова для ссыльных плохо охранялись. Острова, забытые самим господом богом. Скалы, камни, вулканы, извергающие лаву, дороги, проложенные топором. Товарищи гибли от истощения. Медленно умирали. Мы делили одну папиросу на четырёх. Детей кормили крапивой. Кормящие женщины теряли молоко. Семидесятилетние старики - кожа да кости, туберкулёзные, в отрепьях. Мы бежали на шлюпках, на лодках, гребли руками, пробирались в трюмы грузовых барж, нас зашивали в мешки, нас зарывали в зерно. Мы боролись с волнами. Никаких сделок с врагом. Мы разбудим Грецию. Одним удалось уйти, другие попали к врагу. Но мы сделали всё, что должны были сделать. Мы - будущее страны!

После трёх лет разлуки они любили друг друга, как в первый день. Он был ранен. Пуля пробила и знамя, которое он держал. Но он не бросил знамени.

- Я горжусь тобой! Ты сдержала клятву, - сказал он. И обнял её. Его рана кровоточила. Повязка окрасилась кровью. Измождённый, лежал он у неё на руках до рассвета. Это было, как в сказке.

«Да, я сдержала свою клятву», - думала Поликсена.

- ... И если будет нужно, поклянись мне, что даже перед смертью...

- Клянусь! - сказала она ему в тот день, когда стала его женой.

«Но не клятва привела меня сюда, в тюрьму, - думала Поликсена, - я пришла сюда потому, что поняла свой долг».

Вскоре после демонстрации впервые заговорили самодельные рупоры. Группы Сопротивления пользовались ими для передачи известий. «Внимание! Внимание!» Кровь в жилах текла быстрее, сердца пылали, город дрожал, как дрожат листья на дереве, когда в долине хлещет дождь. Люди раскрывали окна. «Внимание! Внимание!»