В соседней комнате, как раз напротив её двери, спал Янчо - человек, которого она ужасно боялась. Бонка старалась не пользоваться этой дверью и входила и выходила через вторую, маленькую дверь, что вела из её комнаты в кухню.

Прошлой ночью, когда она возвращалась домой, Янчо вышел и спросил: «Как живём, бонбонче?..» И проводил её наглым взглядом, пока она не закрыла за собой дверь. Ночью ей всё казалось, что он прячется в темноте у окна, и, хотя мать спала на полу тут же, рядом с её кроватью, девушка долго не могла уснуть. Лежала, боясь шевельнуться: всё казалось ей, что дверь сейчас откроется легко, без скрипа и войдёт он, уродливо высокий, с длинными, свисающими до колен руками. Эти давно не работавшие руки, с широкими, белыми ладонями!... Она знала, что они каждую ночь бьют Кирилла, ломают ему грудь, так бьют, что у него из горла идёт кровь... А ночью они, казалось, нависают над ней.

Кирилла она любила давно, почти с детства. Она ещё сосала пальчик, а их матери уже заводили разговор о свадьбе. Потом Кирилл поступил в гимназию. Приезжал только на каникулы, затевал спектакли в школьном зале. Когда он приезжал, оживлялась вся сельская молодёжь. И старики прислушивались к его словам. Бонка всегда следила за ним с тихой, светлой любовью. Кирилл же почти не замечал её.

Затем Кирилл поехал в Софию поступать в университет. Он добился своего, был принят на юридический факультет. Но уже через месяц вернулся домой и в Софию уже не поехал: денег больше не было.

Именно в этот месяц своей столичной жизни получил он от Бонки три нежных, робких письма. В одном из них была её карточка с надписью: «Моему любимому другу...» Только тогда как следует вгляделся Кирилл в знакомое лицо подруги своего детства. А когда возвращался домой, остановился на несколько дней в городе, где она училась.

Вместе бродили они по улицам, зашли в городской сад. Теперь она показалась ему совсем другой - выросшей, - и веяло от неё чем то душистым, как от цветущей розы. Вдруг увидел он, что глаза у неё большие и карие, а волосы русые и лежат крупными, тяжёлыми волнами, открывая две ямочки на её румяных щеках.

В последний вечер перед отъездом в село он поцеловал её горячие, пересохшие от волнения губы и поспешил попрощаться.

Он обеспечивал связь между городом и партизанским отрядом и отвечал за работу в селе перед уездным комитетом коммунистической партии.

Время было горячее, каждый час менялась обстановка, возникали новые поручения. Дело росло, ширилось... А всё - таки каждый день Кирилл думал о Бонке, и чем больше думал и мечтал о ней, тем прекраснее казалась она ему.

Всё труднее становилось обманывать полицию. В конце октября в село приехали десять контрачетников. Ими командовал групповой начальник Груди Гроблев.

Эта так называемая «ловная группа» имела задачу помешать партизанам спускаться на зимовку с гор в сёла. Был введён «полицейский час». Выпускали из села в поле поздно утром, ввели пропуска, после 6 часов вечера стреляли без предупреждения в каждого, кто выйдет на улицу.

Приехав на рождество, гимназисты застали село непривычно тихим. Четверо из них - трое легионеров и один бранник - поспешили войти в пьяную компанию контрачетников. Янчо больше всего понравились легионеры Иван Подмолов и Генчо Кривоте. Это были сынки кулаков, они имели деньги и всегда угощали. Третий легионер, Гуни Гунев, был просто «большой националист» и забияка. Бранник присоединился к ним просто за компанию. Все они нашёптывали Янчо о Кирилле и намекали, что если Кирилл попадёт, наконец, на «своё место», Бонка станет податливее...

Сразу после рождества арестовали Кирилла. Несколько дней его били, чередуясь, полицейские агенты и легионеры, но не смогли выбить из него ничего такого, к чему можно было бы придраться. Даже шефу стало как - то неудобно, и он упрекнул Янчо: «Почему не потрудишься как следует, чтобы он заговорил? Ты же его привёл...»

Сегодня у Янчо было много причин напиться. Уезжал в командировку на Эгейское море их дружок - маленький, помятый человек с крошечными, как у крысы, глазами, - бывший уголовный агент. Пили всю ночь до рассвета. Когда бричка с отъезжающим затряслась по замёрзшей дороге, на прощанье стреляли куда попало... Янчо пил ещё и потому, что Кирилл никого не выдал. Он пил и потому, что шеф доложил в область и теперь ждал приказаний. Всё чаще ему представлялась стройная, красивая Бонка - дочь хозяина, Бонка Кирилла...

Групповой начальник Груди Гроблев, приземистый, широкоплечий, с шеей борца, усевшись за простой деревянный стол, закапанный чернилами, тихо разговаривал с одним из своих агентов. Агент слушал его рассеянно, с немного насмешливой пренебрежительностью, ловко пуская папиросный дым лохматыми кольцами. Агента звали Белчо Делев, он считался самым образованным во всей группе, потому что закончил гимназию, и, как сам говорил, пошёл работать временно. У него были тонкие «американские» усики, а на левой щеке смуглого скуластого лица - продолговатый шрам.

Шеф говорил негромко, медленно, время от времени постукивая по столу патроном от немецкого автомата.

- Понимаю, шеф, не в первый раз, - кивнул Белчо, и сквозь узкие щели век пренебрежительно сверкнули зелёные глаза.

- Только умно!... Областной целый час меня ругал по телефону: до смерти парня забили, а в тюрьму не за что посадить.

Янчо пришёл домой и застал одну Бонку. Она обедала на кухне и подала ему дрожащей рукой тарелку.

- Мне надо... я пойду к тётке... она должна была придти, - сказала она сухим, срывающимся голосом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.