Бескрайнее синее небо простиралось над Волгой. Маленький шустрый мальчуган забрался в густые заросли ивняка, у самого берега, и, обхватив руками колени, словно зачарованный, смотрел вдаль. Казалось, вот сейчас выплывут из - за песчаного острова на стрежень реки острогрудые челны Степана Разина. Старая нянюшка Прасковья Клементьевна часто певала Саше Радищеву про удалого казака Стеньку, который наказывал жестоких бояр, волей тешился, силу пробовал. Всякий раз при этом Саша вспоминал о соседнем помещике Зубове. Его именье лежало в шести верстах от усадьбы Сашиного отца. Про Зубова говорили, что он кормит своих крестьян из общего корыта, словно скотину, и «а цепь их в острог сажает. Мальчик вздрагивал и плотнее прижимался к своей нянюшке. Добрая она... И дядька Пётр Сума тоже добрый. Когда Саша спотыкался на каком - нибудь слове в псалтыре, Пётр Сума терпеливо объяснял мудрёное слово и не бранил своего ученика. Хотя, правду сказать, и бранить - то Сашу было не за что: и псалтырь и часослов он одолел превосходно.

На этом обучение не закончилось: отец отправил Сашу в Москву, к дальнему родственнику, Михаилу Фёдоровичу Аргамакову. Какая славная библиотека была в доме у Аргамакова! Саша зачитывался стихами Сумарокова, Тредиаковского, Ломоносова. Особенно восхищал его Ломоносов. Сын простого крестьянина, гениальный поэт и учёный, основатель Московского университета, Ломоносов пользовался огромной любовью среди учащейся молодёжи. «Великий муж», «учитель», - говорил впоследствии о нём Радищев. Воспитываясь в семье Аргамакова, Саша Радищев постоянно слышал разговоры о выдающихся русских деятелях науки и литературы. Аргамаков приглашал к Саше лучших московских профессоров, и ни один из них не мог обвинить мальчика в нерадивости. Он с жадностью впитывал в себя новые знания.

Но неожиданно эта интересная жизнь кончилась. Сашу Радищева определили в Пажеский корпус. Про науки здесь не было и речи: на мальчиков наводили придворный лоск, заставляли изящно кланяться, бесшумно скользить по паркету в' присутствии императрицы и учили, как изобразить на лице «подобострастие благоговейное».

Как обрадовался юноша, покидая этот тесный, удушливый мирок придворных сплетен, чтобы снова взяться за прерванное учение! Шестеро питомцев Пажеского корпуса были посланы на казённый счёт в Германию «обучаться иностранным языкам, моральной философии, истории, а наипаче естественному и всенародному праву». В их числе находился и семнадцатилетний Александр Радищев.

Нерадостно встретило русских студентов угрюмое здание Лейпцигского университета. Немец - наставник Бокум оказался зверь - зверем. Он не только прикарманивал себе деньги, присылавшиеся из России на содержание студентов, но всячески издевался над молодыми людьми, бил их. Другой наставник, иеромонах Павел, старался внушить оскорблённым юношам смирение и покорность. Но русские студенты сумели постоять за себя. Радищев, юноша от природы застенчивый и мягкий, решительно выступил вместе с товарищами против Бокума. В дело вмешался русский посланник. Бокум получил выговор и оставил своих воспитанников в покое, продолжая присваивать деньги, полагавшиеся им на питание и одежду. Студенты освободились и от опеки иеромонаха, подняв на смех этого пустого и жалкого ханжу.

Эта первая схватка с власть имущими произвела на Радищева глубокое впечатление. Иеромонах Павел и гофмейстер Бокум олицетворяли собою, в глазах Радищева, духовную и светскую власти, которые, как писал он впоследствии, «совместно общество гнетут».

Посещая лекции в университете, Радищев скоро «превзошёл чаяния своих учителей». Рассуждения набожных немецких профессоров уже не удовлетворяли его. По словам молодого Гёте, учившегося в Лейпцигском университете одновременно с Радищевым, «в лекциях по философии часто встречались совершенно необъяснимые места. С курсом юридических наук дело также шло плохо... Во всех четырёх университетских факультетах царил мертвящий педантизм». Зато в сыром и тесном помещении, где жили русские студенты, можно было услышать чтение вслух трактатов Гельвеция, «Общественного договора» Руссо. Радищев и его товарищи изучали произведения французских философов - материалистов, знакомились с жизнью города и его окрестностей.

После прогулок по городу, где в соседстве с роскошными особняками теснились убогие лачуги бедноты, Радищев с особенным вниманием перелистывал страницы книги аббата Мабли, который развивал идеи утопического коммунизма и проповедовал «равенство имуществ».

Внимательно изучив произведения французских просветителей, Радищев углублял их мысли, давал им передовое, революционное истолкование. По возвращении на родину он занялся переводом на русский язык «Размышлений о греческой истории» аббата Мабли. Радищев сопроводил этот перевод подробными примечаниями. Так, например, переводя термин «despotism» словом «самодержавство», он поясняет: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние».

Радищев возвращался в Россию с готовностью «жертвовать и жизнью для пользы отечества», но в обстановке самодержавного произвола широкая общественная деятельность, о которой мечтал Радищев, была невозможна. Радищеву, с его энциклопедическим образованием, пришлось выполнять обязанности протоколиста в Сенате!... Однако и в этой работе нашлись свои положительные стороны. Через руки незаметного чиновника - протоколиста проходило множество бумаг, разоблачавших крепостнический строй в России. В судебных разбирательствах, написанных чёрствым, казённым языком, говорилось о кровавых расправах помещиков над крестьянами, о крестьянских восстаниях и поджогах помещичьих усадеб, о взяточниках и казнокрадах, благоденствующих в государственных учреждениях. Свидетельства этих документов Радищев использовал впоследствии при работе над книгой.

В 1772 году в журнале «Живописец» появилась анонимная статья «Отрывок из Путешествия...» До этого история русской литературы ещё не знала столь сильного разоблачения крепостничества.

«Бедность и рабство, - пишет автор «Отрывка», - повсюду встречалися со мной в образе крестьян. Непаханные поля, худой урожай хлеба возвещали мне, какое помещики тех мест к земледелию прилагали радение». Прямым виновником бедствий крестьян в «деревне Разоренной» автор считает помещика. Только спустя много времени учёные установили принадлежность этого «Отрывка» Радищеву, который имел обыкновение не подписывать своих произведений. «Отрывок» предварял собою капитальный труд писателя - «Путешествие из Петербурга в Москву».

Радищеву было двадцать пять лет, когда он познакомился с родственницей своего товарища по университету - Анной Рубановской. Молодые люди полюбили друг друга, и Александр Николаевич отправился в родное Облязово за родительским благословением. Путь его лежал через города и сёла Поволжья, где только что отбушевала волна Пугачёвского восстания. Надолго запомнились молодому писателю обугленные развалины помещичьих усадеб, хмурые взгляды крестьян и на постоялых дворах извечные приглушённые разговоры о горькой мужицкой доле.

Получив благословение родителей, Радищев женился и через несколько лет поступил на службу в Петербургскую таможню. Здесь он наблюдал жизнь купечества, познакомился с коммерческим делом, с торговыми связями страны. Изучая экономику царской России, её торговлю, промышленность и сельское хозяйство, Радищев глубже постигал противоречия, порождавшие классовую борьбу. «Вековая вина» помещика перед земледельцем приобретала в его глазах «математическую ясность». С неменьшей отчётливостью видел Радищев соотношение между эксплуататорами и народом в зарубежных странах. Особенно возмущали его зверства европейских завоевателей Америки. Радищев называет их «хладнокровными убийцами», которые «приобретением невольников, несчастных жертв знойных берегов Нигера и Сенагала» создали государство, «где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надёжного пропитания». Радищев писал, что его охватывало негодование, когда он проходил «в летнее время по таможенной пристани, взирая на корабли, привозящие к нам избытки Америки и другие её произращения, как то сахар, кофе, краски и другие, не осушившиеся ещё от пота, слёз и крови, их омывших при их возделывании».

Продолжая числиться чиновником Петербургской таможни, Радищев приступил к работе над «Путешествием из Петербурга в Москву». Писателя вдохновляла любовь к многострадальной родине; чувства гражданской скорби и гнева руководили его пером. Говоря о жизни деревень, лежавших на пути между Петербургом и Москвою, Радищев делает глубокие философские и социальные выводы, обобщает свои наблюдения над русской действительностью. С первых же страниц чувствуется тревожный, взволнованный тон всей книги. Под заунывный звон почтового колокольчика, под песнь ямщика, в которой слышится «нечто скорбь душевную означающее», отправляется в путь кибитка. На каждой станции путешественник беседует с проезжими, заглядывает в деревенские избы. В жилище русского крестьянина он видит «четыре стены, до половины покрытые, так как и весь потолок, сажею;... печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончи - ны, в коих натянутый пузырь сморкающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастлива та изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!)». Путешественник подмечает самое существенное в жизни крестьян: «нива у них чужая, плод её им не принадлежит». Всеми богатствами земли и самою жизнью крестьян владеет помещик - вот в чём причина бедствий народных. Но «богатство сего кровопийцы, - пишет Радищев, - нажито грабежом и заслуживает строгого наказания». Рассказывая о расправе крестьян над своим помещиком («Асессором»), автор говорит: «Сердце моё их оправдывает, опираясь на доводы рассудка, и смерть Асессора, хотя и насильственная, есть правильная... Из мучительства рождается вольность!» На страницах книги звучит призыв к всенародному вооружённому восстанию против царя и помещиков, к свержению самодержавного строя. Все свои надежды Радищев возлагает на русское крестьянство, на его богатырскую силу и природную одарённость. Не случайно книга заканчивается «Словом о Ломоносове» - о выходце из простой крестьянской семьи, воплотившем в себе неисчерпаемые творческие силы русского народа.

Радищев хорошо понимал, что издание этой книги не пройдёт для него безнаказанно. Словно предчувствуя недоброе, говорил он в главе «Крестцы» о разлуке отца с сыновьями: «Это расставание меня тем чувствительнее тронуло, что сам я отец и скоро, быть может, с детьми расставаться буду». Владелец типографии Селивановский наотрез отказался печатать книгу. Тогда Радищев приобрёл в долг типографский станок и на свой страх и риск приступил к печатанью. Несколько друзей, сослуживцев Радищева по Петербургской таможне, помогали ему набирать шрифт.

В мае 1790 года «Путешествие из Петербурга в Москву» появилось в книжной лавке купца Герасима Зотова, а уже 26 июня разгневанная Екатерина II испещряла страницы книги своими пометками. Радищев был арестован и брошен в казематы Петропавловской крепости. Заплечных дел мастер Шешковский приступил к допросу заключённого.

Императрица собственноручно составила все пункты обвинения. Главный из этих пунктов утверждал, что Радищевым издана «зловредная» книга, «наполненная самыми вредными умствованиями, нарушающими покой общественный, стремящимися к тому, чтоб произвесть в народе негодование противу начальников и начальства, наконец, оскорбительными выражениями противу сана и власти царской».

Участь писателя была предрешена; следствие велось только для соблюдения формы. Радищев не отрицал, что «желание его стремилось к тому, чтобы всех крестьян сделать вольными». Суд приговорил Радищева к смерти «посредством отсечения головы». Месяц и одиннадцать дней со дня на день Радищев ожидал свершения казни. Казнь заменили десятью годами ссылки. Это не было помилованием: десять лет в далёком Илимском остроге равнялись, по существу, смертному приговору.

Больше года везли закованного в кандалы ссыльного по бескрайным снегам Сибири. Проезжая через Тобольск, Радищев написал стихотворение, в котором отвечал любопытствующему узнать о нём:

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.