- То есть, как не едут? - спросил Степан Игнатович и, нащупав рукой спинку стула, тяжело сел, - ведь Кольку при мне директор записал, - как же он не едет?
- Значит, так и не едет, - ожесточённо повторила жена, - не желает.
Степан Игнатович нахмурился, провёл рукой по вспотевшему лбу. Взял шапку и молча вышел. Он шёл быстро, на лице его были тревога и ещё другое выражение, будто он боялся до конца додумать какую-то мучающую его мысль.
Сына он нашёл в цехе, у своего станка, и невольно остановился, чтобы полюбоваться его работой. Сложный фрезерный станок работал на полных оборотах. Николай легко и свободно, скупыми, рассчитанными движениями управлял им. Он был в синей спецовке, рослый и белокурый, с открытой шеей, умелый, уверенный в себе.
«Наша, громовская порода, - с гордостью подумал старик, - и отец мой таким был: рука точная, глаз не обманет...»
Он подошёл к сыну и кивнул ему. Подождал, пока тот закончил обработку детали, и небрежно спросил:
- Ну, как дела, Николай?
Николай внимательно взглянул на него, по выражению его лица, по блеску глаз понял, что отец знает всё, и ответил:
- Хороши, батя. Послезавтра буду докладывать Семёну Иванычу новые предложения моей бригады. Посмотри, что мы придумали...
С оживившимся лицом он достал из стола чертёж и стал объяснять отцу, в чём заключается новое предложение. А тот думал:
«Ну, раз делает новое предложение главному инженеру, - значит, не едет в Москву. Прирос, стало быть, к новому месту... Эх, Колька, Колька...»
Он не додумал до конца свою мысль. То, что показывал ему сын, и на чём ему было сначала так трудно сосредоточиться, вдруг сверкнуло перед ним, как молния. Он сразу уловил смысл этого нового усовершенствования станка, взял чертёж и наклонился над ним.
- Так, так, - бормотал он, прищурясь, и вдруг оглянулся на станок, - так, так, - сердито повторил он, почёсывая подбородок, и медленно сказал:
- А если, Николай. - он ткнул пальцем в чертёж, - а если здесь попробовать поставить ещё один фрез, а? Два, стало быть, вместо одного...
И, налету подхватив мысль отца, глядя на него сияющими глазами, Николай с уважением сказал:
- Так, конечно, лучше будет. Ну и глаз у тебя, батя!...
И они начали спорить, высчитывать, чертили карандашиком, перебивали друг друга. И только уходя, вспомнил Степан Игнатович, о чём хотел спросить сына и для чего, собственно, приходил на завод. Нахмурился, в раздумье постоял минутку и тихо сказал себе: «Не буду спрашивать. Он лучше знает. Сам мне скажет».
Утром он прощался с заводом. Обходил свой цех, глядел на молодых рабочих, которых он принимал неопытными юнцами, а теперь они сами учили других, глядел на верные, могучие машины, честно проработавшие всю войну. Он волновался: здесь, на Урале, он оставлял какую-то часть своей души, своего труда.
Семён Иванович, главный инженер, пожилой человек с насмешливыми глазами и вечной трубкой в зубах, сутулый, с рыжими усами, - они с Громовым двадцать лет знали друг друга - подошёл к нему.
- Едешь, Степан Игнатович? - спросил он. - Езжай себе.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.