Две недели над рекой стоит густой и плотный туман. Реки не видно, и волны разлива, словно придавленные тяжестью, шумят глухо, вполголоса.
- Проклятый туман! - шепчет Наташа; плотнее застёгивая ватник, она вытягивает шею, стараясь с берега рассмотреть, до какого же деления на рейке поднялась вода. Но отсюда видна только верхняя половина рейки, на которой вовсе нет никаких делений. Сердито шлёпая по воде сапогами, Наташа спускается на шаткие мостки и почти исчезает в тумане.
С реки доносятся тупые удары топоров и неразборчивые выкрики: там бригада формировщиков заканчивает сборку плота.
- А - а, диспетчер! - произносит кто - то совсем близко густым хриповатым басом. И этот голос, изменённый туманом, кажется Наташе таким странным, словно кто - то нарочно старается басить или говорить из бочки.
Над серой пеленой появляется голова дяди Семёна в мокрой пилотке. Самого его не видно: всё окутано неподвижным туманом. На густых бровях плотогона, на кончиках его рыжих усов, которые всегда по - гвардейски приподняты победно вверх, а теперь опущены книзу, висят мутные капельки воды.
- Как боевая сводка, товарищ диспетчер?
- Что ж, сводка, как всегда, нормальная, дядя Семён. Сверх графика десять тысяч кубометров, и ни одной аварии!
- А как река - с нами?
Наклонившись к рейке, Наташа удивлённо подняла брови: за три часа вода неожиданно упала на пятнадцать сантиметров.
- Кажись, река - то дезертировать собирается, - покачал головой дядя Семён.
Топоры застучали веселее, часто и споро; чей - то молодой голос широко пропел над рекой:
- Ча - а - лку! Чалку давай!
Наташа пошла к себе, в «диспетчерскую» - так называлась маленькая избушка с одним окном и плоской крышей, очень похожая на скворечник.
Здесь было уютно. Пахло свежей сосной и вереском; от букета подснежников, стоящего на столе, чуть потягивало молодой свежестью.
Наташа записала в блокнот уровень воды, поправила скатерть на столе и улыбнулась; ей вспомнилось, как она бунтовала, когда её назначили диспетчером, как долго не могла привыкнуть к этой комнате, к сводкам, графикам, телефонным звонкам. Не такой работы ждала Наташа, когда два месяца назад во главе комсомольской бригады выехала на самый дальний, отстающий участок. Тогда ей казалось, что её обидели, отстранили ст живой работы и в порядке комсомольской дисциплины заставили заниматься интеллигентным трудом - сводочки составлять.
Как она завидовала девушкам и ребятам, которые приходили с плотбища возбуждённые, загоревшие и приносили с собой запах смолы, хвои, весеннего ветра!
Только в горячие недели сплава, когда приходилось вмешиваться во всё и не спать ночами, Наташа понемногу стала уважать свою работу и гордилась тем, что на её участке, который считается самым трудным для сплава, не было ни одной аварии...
Вдруг затрещал телефон. Звонили из района. Наташа быстро передала сводку, сообщила о спаде воды, а потом долго разговаривала с подругой из райкома комсомола.
- Катя, Катенька! - кричала Наташа в трубку. - Ты знаешь, мы сегодня в ночь последний плот отправляем. Все ребята уезжают! Да не только ребята! На участке вообще никого не остаётся. Я одна должна тут сидеть ещё два дня. Ты слышишь? Зачем, спрашиваешь, сидеть?.. Надо сдать древесину молевщикам!... Да не молебщикам, а молевщикам! Ну, той бригаде, которая молевой сплав начнёт. Они только через два дня будут...
Наташа ещё немного пожаловалась на туман, потом, повесив трубку, снова вышла из диспетчерской. Вдруг, удивлённая, она остановилась на пороге. Туман исчез, исчез бесследно, словно его никогда не было, и на высоком чистом небе ярко сияло солнце.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.