Дымные кварталы Бармбека, узкие улички Вольного порта, каналы старого Гамбурга, в глубь которых настороженно запрятались нищета, одиночество и древность, - они хорошо знают его. Широкоплечий и коренастый человек с уверенным прямым взором и могучими кулаками, не гнущийся под тяжестью и не устающий от многозначных километров, - сколько тонн чужой и безликой клади перетаскал он по кривым извивам порта!

Он родился под рев пароходных сирен, под визгливое пенье лебедок. Волны сизой Эльбы бились о сваи порта, уходили в нелюдимое Северное море и дальше - в океан, а возвратясь, приносили с собой вести о других мирах, о других людях, живущих иначе и иначе думающих. Германия Бисмарка и исключительных законов оказалась вовсе не единственной, богом избранной страной, как о том говорил низенький, подслеповатый учитель. Были и другие страны, где люди жили не хуже, а может быть лучше, и, живя так, бились за еще лучшее. Морс воспитало тысячи людей, жаждущих свободы, и среди этих тысяч был Эрнст Тельман.

Ребенком он вошел под глухие своды портовых пакгаузов. Он начал свою жизнь мелким портовым рабочим. Но еще совсем мальчиком, едва достигнув шестнадцати лет. сжимал в кармане важный социал - демократический билет. Он был не просто мальчик, - он был молодой пролетарий, и это сознание прочно сидело в нем уже тогда, когда, отложив в угол надоевшие метлу и лопату, он пошел платить свой первый партийный взнос. Тельман делал еще только первые неуверенные партийные шаги, когда социал - демократию захлестывала мутная волна бернштейновского ревизионизма и когда слова «борьба», «протест», «классовая схватка» беспощадно вытравлялись из партийных документов новыми реформистскими цензорам».

Но Эрнст Тельман пришел в партию не для того, чтобы слушать, а для того, чтобы драться. Его кулаки, затвердевшие от черной работы, жаждали боя. Ему казалось, что рабочая организация существует для того, чтобы день и ночь заявлять о правах пролетариата, железом и кровью защищать эти права, чтобы, капитал ежечасно чувствовал на своей спине тяжелую пролетарскую руку. Но партия занималась теориями и парламентом. Баррикады классовой борьбы она заменила трибуной парламентского красноречия.

- Борьба, - разъясняли Тельману седовласые партийные чиновники, - это удел профсоюзов. Партия должна заниматься по преимуществу теоретической борьбой и выработкой линии.

Тельман пошел в профсоюз. Но и в профсоюзах уже поднималась волна реформизма, и тяжелый дух соглашательства повис над их чистенькими, бюрократизирующимися, обрастающими машинистками и штатами бюро. Восемнадцати лет Эрнст стал членом профсоюза. Он хотел бороться - ему предлагали беседовать и заниматься теориями. Когда в дни русско - японской войны Гамбургский порт работал с повышенной нагрузкой и предприниматели гнали из рабочих семь потов, Тельман предлагал:

- Забастовка.

В это время он уже был матросом. Он познал самую суровую школу работы на портовых лоханках, на чахлых суденышках, бороздящих эльбскос устье, на черных «купцах», тяжело огибающих бесцветные фиорды Фрисландии. Он познал бездушную логику склянок, обрывающих самый дорогой и радостный сон, поднимающих из объятий ночи людей с воспаленными усталостью глазами. Эрнст знал, что есть только одно средство покончить с этой жестокой логикой - борьба. И он говорил всем:

- Бастовать!

Все говорили то же: грузчики, матросы, черные, хмурые люди порта с вывороченными суставами, переломанными хребтами, - все они поднимали кулаки, требуя объявления войны эксплуататорам. Однако союз отвечал:

- Нет.

Но массы увидели лицо Тельмана. Молодой, порывистый и в то же время положительный, уверен - вый в себе, не бросающий слов на ветер, он им нравился: рабочие в нем сразу признали вождя. Его стали выдвигать на профессиональные посты. Партийные и профессиональные бюрократы заволновались: этот горячий, излишне откровенный человек может внести слишком резкий диссонанс в так хорошо налаженную музыку «классового мира». Но транспортники решили не уступать и, несмотря на противодействие вождей, провели Тельмана в правление своего союза. Скоро Эрнст стал одним из самых популярных профессиональных вождей Гамбурга.

Но с вождями он так и не мог ужиться.

С первых же шагов своей активной профессиональной работы он стал выдвигать требование за требованием - одно другого революционней. Он путал все карты вождей своими призывами к борьбе, своими беспощадными разоблачениями всякой политики соглашения. Результат его выступлений сказывается очень быстро: скоро вокруг него сколачивается небольшое ядро молодых профработников, все смелее выступающих против предательской политики профессиональной верхушки. Маленькая революционная группа Тельмана постепенно вырастает во все более крепнущую левую оппозицию, находящую себе широкий отклик в массах транспортников.

В эти годы бешеного капиталистического предпринимательства, огромного роста капиталов и империалистических вооружений Германии каждое слово протеста, каждый призыв к борьбе были страшны для капиталистов: они отнимали у них желанную норму прибыли. Тельман становился страшнее, потому что он неустанно призывал к борьбе. Но он был страшен и профессиональным бюрократам: его горячие выступления портили им карьеру, обостряли их отношения с предпринимателями, сокращали норму законных подачек. Портовые хозяева и союзные лидеры оказались братски связанными одной и той же идеей. Сетью провокации они опутали Тельмана. Следили за каждым его шагом. Придумывали тысячи придирок. Наконец настал день, когда сторож предупредительно закрыл ворота проходной будки перед Тельманом.

- Уволен.

- За что?

Кто мог дать ответ? Профчиновники основательно позаботились о том, чтобы увольнение прошло по всем правилам и чтобы союзу оставалось только развести руками:

- Ничего не поделаешь. Сокращение штатов.

Широкие магистрали порта равнодушно встретили нового безработного. Порт жил своей равнодушной жизнью. В узеньких проулочках гнездились бесчисленные бюро, где принимали жаждущих надеть на себя рабочее ярмо. Тельман зашел в одно из них:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.