На парашюте с киноаппаратом

- И на бровях поползаем.

Нет уж, спасибо! В другой раз - пожалуйста, а сегодня я должен приложить все силы к тому, чтобы в момент приземления устоять на ногах. Это довольно трудная задача, так как парашют при снижении сносится ветром и парашютист, имея поступательное движение, почти неизбежно падает, как только коснется ногами земли.

Тем не менее, иногда удается устоять, и эта удача во что бы то ни стало сегодня должна выпасть на меня. А иначе - как же ручаться за целость «Кинамо», которое доверено мне после таких долгих сомнений?

Мы условились о порядке прыжков, высоте и прочих технических деталях, а затем приступили к надеванию своих парашютов.

Как всегда при тренировочных прыжках, это были тренировочные комплекты, состоящие из двух парашютов: главного - в спинном ранце и добавочного - в нагрудном.» Тренировочный комплект уменьшает риск прыжка ровно в два раза, ибо в случае отказа главного парашюта можно спуститься на добавочном.

Вообще же современный парашют - вещь почти безотказная и поэтому основным преимуществом тренировочного комплекта является то, что его главный парашют по своей площади значительно больше парашюта служебного, размеры которого ограничены необходимостью минимального объема ранца, заменяющего собой подушку на сидении пилота. От площади парашюта зависит скорость снижения, от которой, в свою очередь, зависит благополучие посадки.

Через пару минут мы были готовы к отлету. Я примерился к «Кинамо», вытащив его из сумки, подвешенной через правое плечо на ремешке, а потом, положив камеру на место, прикрепил сумку к поясному ремню, чтобы она не болталась при выпрыгивании из самолета.

Мы в самолете. Мошковский закрыл дверь. Я дал пилоту сигнал. Заревели моторы... И «чертова колесница», грузно разбежавшись, лениво оторвалась от земли...

Самолет описывал второй круг, набирая условленную высоту - 600 метров. Мы пролетали над городом, разделенным светлыми полосами улиц на ровные и четкие прямоугольники...

Нервы были взвинчены, как всегда бывают взвинчены перед прыжками у всех парашютистов, независимо от стажа. Мне хотелось шалить, и я строил гримасы Баранову, сидевшему в кабине самолета. Мы захватили его с собой, чтобы он, проводив нас за борт, закрыл за нами дверь «колесницы», сыграв несложную роль «воздушного швейцара».

Мошковский был необычайно серьезен и с несвойственной ему неподвижностью стоял рядом со мной, положив локти на борт самолета и разглядывая что-то внизу.

Я вспомнил о Сидорове. Обшарив взглядом аэродром, оставшийся позади нас, я убедился, что самолета с оператором на старте нет. Значит - он в воздухе!

Я начал искать его, оглядываясь по сторонам, и в этот момент заметил сигнал нашего пилота, который на пальцах показал, что мы уже на высоте 600 метров. Тоже сигналом я ответил, чтобы он перевел самолет на горизонтальный полет и направился к аэродрому.

С этого момента мои мысли были заняты прыжком...

Сумею ли я рассчитать момент раскрытия парашюта настолько точно, чтобы я перегнать или не отстать от Мошковского, выпрыгнувшего из самолета первым? Успею ли за две минуты, которые будут в моем распоряжении после раскрытия парашюта, поправить ножные обхваты, вытащить «Кинамо», накрутить Мошковского, спрятать камеру, закрепить сумку на поясном ремне и приготовиться к посадке? Удастся ли мне устоять на ногах в момент приземления?..

Тысячи сомнений охватили меня, и я почувствовал, что теряю уверенность... И, точно в подтверждение моих сомнений, Мошковский разочарованно махнул рукой и плюнул. А потом пожал плечами и ткнул пальцем по направлению к аэродрому.

По аэродрому маленькой букашкой с растопыренными крыльями полз самолет, как видно, только что севший. Мы осмотрели воздух и, не найдя в нем ни одной машины, пришли к заключению, что это наш «кино-кулинар» и оператор Сидоров.

Свое предположение Мошковский передал мне мимикой: раздув до предела щеки, прищурив один глаз и вращая перед лицом воображаемую ручку киноаппарата, он скопировал Сидорова, не имевшего особых жалоб на недостаточную округленность своей физиономии.

Я улыбнулся и на борту самолета пальцем вывел слово - «салат». Мошковский согласился и движением рук, будто напялил на голову фуражку, подытожил наш «разговор»; это значило - «шляпа».

Дело в том, что камера Сидорова раза два за время съемки подводила его. Нижняя бобина, на которую наматывается заснятая пленка, начинала буксовать, и тогда в коробке пленка застревала, собираясь петлями, и прекращала работу аппарата.