Сквозь доски, как в щели вода, выхлестывается свист и храп. Сон бетонщиков массивен. Утлый барак качает мощное их дыхание. Оно журчит десятками струй. Тени сгущаются в углах и омывают потолок. Шестнадцатисвечевой лампочке скучно охранять сон барака.
Но однообразная и печальная нота втекает в грохочущее единодушие сна. Скрипит топчан, человек переворачивается, с остервенением комкает подушку: человек переворачивается в сотый раз. Взлохмаченная голова поднимается из - под одеяла, и сонный голос говорит:
- Спи, Гаврил Васильевич! Скрипом, брат, сон сбиваешь...
Не может спать товарищ Марусин, В голове у бригадира тяжелые мысли. Сегодня утром бригадир Марусин пришел к прорабу Литвинову и сказал: - Дайте оправдаться перед рабочим классом!
Желанный фронт, о котором мечтали так долго, наконец, был готов. Дощатые желоба пахнущей сосной опалубки тянулись на десятки метров, как блиндажи, а в глубине застыли в напряжении стальные прутья арматуры, готовые схватить бетон. Бетонщики - несколько бригад - ходили вдоль линии этого фронта, пряча мечту о новом мировом рекорде. Бригадир темпов Марусин, славу которого затмил вчера своим рекордом Дзюбанов, напряженно всматривался в каменное лицо прораба. Он чуть слышно просительно повторял:
- Дайте оправдаться перед своими хлопцами... Я говорю вам: дзюбановцы дали 268, но мы дадим 300, потому, что нет сил терпеть нам такую муку!
И прораб отдал фронт марусинцам. Марусинцы вышли на линию сосновых блиндажей и стали к трамбовкам, чтобы оправдаться перед всем миром. Ровно в четыре часа над промстроем взвились тучи цементной пыли, грохот щебня и рев бетономешалки. Победа была близка. Она вставала призраком в цементном шквале и дружески улыбалась бетонщикам. Марусин, спокойный и чопорный, не спеша, обходил фронт и говорил друзьям:
- Ребята, не дрейфь! Сильней нажимай! Слава за нами. За пять с половиной часов мы дали 227 замесов...
Гаврило Василич, оглянись на мгновенье! По пятам за тобой крадется тень катастрофы... Топчан стонет. В тусклом свете шестнадцатисвечевой лампы барахтается человек, которого душат беспощадные воспоминания. Предал гвоздь. Жалкий, паршивый восьмидюймовый гвоздь, забитый неровно и загнувшийся под неверным ударом плотника.
Под тяжелым напором гвоздь не выдержал, опалубка разошлась, одна доска потянула другую, и серый бетон просочился предательским ручейком из фундамента. Так родился прорыв.
Укладчики замерли, пораженные предательством маленького гвоздя. Плотников, скорее плотников! Немедленно залатать опалубку! Где плотники?!
Плотников нет. Плотники кончили работу и ушли.
И здесь подал голос второй предатель. Грубый, неотесанный, он исчез с фронта в самый критический момент, обрекая бетономешалку на голод.
- Щебня! Щебня даешь! Почему нет щебня!
Барабан сделал несколько замедленных оборотов и стал.
На площадку Промстроя упала тишина. Марусинцам не суждено было обогнать Дзюбанова. Дзюбанов в эту ночь мог спать спокойно.
Вести о рекорде длинноноги. Обгоняя ветры, перепрыгивая через лужи и штабеля, мчатся в разные стороны вести о новом рекорде: - Мовлевцы на литейном дерутся за «306»! Нет людей на строительстве, которые не были бы втянуты в борьбу за рекорд. Имя Марусина - «марусинец» - носят гордо, как титул, ибо это имя, изрубцованное в сражениях, стало почетным. Марусин давно выдвинут в десятники. Бригадиры его бригады меняются один за другим. Но если вы «марусийцев» назовете иначе, вы обидите их.
Мисягин тоже давно выдвинут в десятники. Но он крепко связан со своей бригадой. Фамилия нового бригадира - Шевченко. Эта бригада поставила знаменитые «258». Но их обогнали мовлевцы, бывшая бригада Осоки - на, старого ветерана, еще осенью тридцатого соревновавшегося с Марусиным и Мисягиным. Старого бригадира Осокина поставили заведовать столовкой. Бригада Мовлева, потея и ликуя, дралась за первенство. За спиной остались непонятные крики повара и звон тарелок. Осокин мчался к литейному в одной жилетке, подставляя ночной прохладе непокрытую лохматую голову. Старый бригадир прибежал, запыхавшись, стал, как все, к бетономешалке и работал, как все, выполняя команду нового бригадира Мовлева. Утром, когда «306» были даны, упоенный и растроганный победой Осокин повел всю бригаду в столовую и угостил ее праздничным завтраком. Но весть о «306» стучалась во все двери. Двери барака марусинцев распахнулись настежь, и гул суматохи вырвался оттуда в ночь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.