Я решил лететь на Констанцу, чтобы снять сюжет для кинохроники. Меня долго отговаривал командир эскадрилий, однако я упрям и менять своего решения не хотел. Готовая к вылету эскадрилья ждала только приказа.
Я лежал в высокой траве неподалёку от самолёта. Запах шалфея наполнял воздух, и ничто не напоминало войну. Крымское небо было синим и безоблачным. Две лимонного цвета бабочки весело кружились надо мной. Аромат шалфея действует снотворно, и я заснул.
Спустя два часа эскадрилья оторвалась от зелёного поля аэродрома я взяла курс на румынский порт. Я сижу в кабине стрелка-радиста. Запах шалфея неотступно преследует меня. Под нами Чёрное море, и нет ему ни конца, ни края. Долго, казалось, летели мы над застывшими волнами моря, но вот вдали стала видна тёмная полоска туманной земли. Там враг.
Высота - пять тысяч метров. Я внимательно наблюдаю за воздухом. Внизу густая дымка, снимать невозможно. Крепко сжимаю ручки пулемёта. Идущий слева самолёт открыл огонь. Всматриваюсь до боли в глазах, но ничего не могу обнаружить. Заговорили пулемёты правой машины. Наконец на расстоянии примерно километра вижу двух атакующих нас «мессершмиттов». Они стремительно приближаются. Рядом со мной лежит киноаппарат «Аймо», но пулемёт в эту минуту необходимей.
Внизу Констанца, её почти не видно из-за дымки, да и смотреть некогда. Я посылаю короткие очереди в атакующие «мессершмитты», которые совсем близко. Я видел лётчиков и огонь их пулемётов. Всё это промелькнуло так быстро, что я хоть и стрелял, но не мог поймать немецкий самолёт в прицел. Меня мучило, что я не могу сразу и снимать и стрелять.
Сбросив бомбы в районе порта, наш самолёт круто развернулся и пошёл в море. Я видел сзади чёрные грибы разрывов и яркое пламя на побережье. С мотором, очевидно, что-то случилось, он работал ненормально. Я долго ещё сжимал пулемёт и когда отнял от него руки, то пальцы мои были белые, как мел, и не разгибались.
Еле-еле дотянули мы до своего аэродрома. Солнце садилось, когда я вывалился из кабины на зелёную траву. В нашем самолёте было 64 пробоины. В ушах гудело, перед глазами мелькали два лимонных мотылька, а воздух был напоен сладким, дурманящим ароматом шалфея...
Этот неснятый сюжет, связанный почему-то с запахом шалфея, - одно из самых ярких воспоминаний за годы моей операторской фронтовой работы.
Вл. МИКОША, лауреат Сталинской премии, кинооператор Центральной студии «Союзкинохроники».
За двести с лишним недель войны я написал около тысячи корреспонденции с различных фронтов, на которых мне пришлось побывать. Здесь мне хочется рассказать о необычных событиях одного дня, связанного с самой памятной для меня, пятьсот первой корреспонденцией.
На рассвете дня, в который мне предстояло вылететь на один из наиболее горячих боевых участков фронта, меня неожиданно вызвал редактор.
- Прочитайте, - оказал он, протягивая мокрую гранку.
Это был правительственный Указ о награждении орденами бойцов и офицеров Красной Армии. Среди фамилий, начинавшихся на «Д», я нашёл себя. Честно говоря, было очень приятно ехать в это утро на аэродром...
В полдень вылет был разрешён. Мы поднялись в воздух двумя «ПО-2». Эти машины по праву считаются одними из самых удобных безопасных самолётов, своего рода воздушными автомобилями. Во всяком случае, за пятнадцатилетнюю лётную практику мне ни разу не приходилось видеть разбитый «ПО-2».
Мы поднялись под нижнюю кромку облаков, плывущих метрах в двухстах пятидесяти от земли. Я оглянулся, чтобы посмотреть, как пристраивается к нашей машине второй «ПО-2», на борту которого находился фотокорреспондент. И в этот момент почувствовал, что с нашим самолётом творится что-то неладное. Он вдруг резко наклонил нос и каким-то полупикированием, полускольжением на крыло пошёл к земле. По плечам пилота можно было определить, что он прилагает все усилия к тому, чтобы выровнять самолёт.
Я схватил ручку второго управления. Но она свободно ходила в гнезде, не оказывая влияния на рули глубины, Как потом оказалось, на машине случилось то, что бывает, как говорится, один раз в сто лет, - неожиданный обрыв троса управления. Но это выяснилось гораздо позже, а пока что мы неудержимо падали на землю...
Когда грохот ломающейся машины сменился тишиной, я почувствовал, что мои зажмуренные глаза заливает что-то горячее. Кровь? Нет, это было масло из пробитого масляного бачка. Страшно было шевельнуться. Казалось, сделай я одно движение - и сразу обнаружится боль от переломанных ног, рук и рёбер.
Спустя некоторое время примчалась санитарная автомашина с фотокорреспондентом, который, увидев в воздухе наше падение, повернул обратно и поднял на аэродроме тревогу. Первое, что сделал этот человек, был щелчок затвором фотоаппарата.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.