Память народная крепка и на доброе и на злое. Доныне бытуют в нашем народе легенды о Наполеоновом нашествии. Что же сказать о Великой Отечественной войне, если мирному времени только один год? Нескоро ещё она станет историей. Её слава, её кровь в сердце у каждого. То величавые, то горькие знаки войны рассеяны повсюду.

Недавно я проезжал по нашим западным и южным областям. Нет деревни, в которой не валялся бы вверх тормашками «тигр» или «фердинанд». Лопухи проросли сквозь их гусеницы, и женщины просушивают бельё на длинных стволах.

В деревенских кузницах пылают огни, слесаря ремонтируют инвентарь. Приглядевшись внимательнее к работающим, вы замечаете, что у одного на гимнастёрке несрезанные лычки от погон, а у другого на груди поблескивает медаль за Кенигсберг, а у третьего на щеке огнестрельный рубец. Работают люди с неугасающим боевым пылом.

После освобождения Чернигова там не найти было ни одного целого дома. Казалось, не восстановить черниговских руин. Но вот блестят новые крыши. И во вновь застеклённых окнах голубеет тёплое украинское небо.

На огромных площадках закладываются фундаменты будущих заводов. Свежая земля высоченными валами громоздится вокруг котлованов. Строительная пыль уже витает в весеннем воздухе. Это - начало грандиозной послевоенной пятилетки. Люди работают дружно, точно, напористо, как воевали. Одно чувство владеет ими. Я узнал его. Я видел его в людях на войне. Оно было общим не только на Шпрее, но и на Неве, не только в сорок пятом, но и в сорок первом. Это замечательное чувство называется: вера в победу.

Блестящие годы наступления, быть может, несколько заслонили в памяти нашей первый период войны, который был не менее героическим. Помним ли мы, что Красная Армия обороняла Севастополь двести пятьдесят дней? Покидая Севастополь, его защитники верили, что вернутся в него с победой. И вернулись, сломив отчаянную оборону немцев, которые сумели противостоять нашему натиску только четырнадцать дней.

Эта воодушевлявшая всех вера в победу непрерывно исходила от великого полководца - нашего Сталина. Даже в тягчайшие годы временных отступлений он с мудрой дальновидностью не переставал наращивать силы Красной Армии, чтобы в решающий момент она имела превосходство над врагом во всех отношениях. Гениальное сталинское предвидение обеспечило Красной Армии победу на всех направлениях главных ударов.

В первые дни войны, когда всем стало ясно, что надежды гитлеровцев на молниеносное завоевание Советского Союза, на «блицкриг», сломались о героическое сопротивление советских вооружённых - сил, фашистские пропагандисты заявляли, что «Красная Армия умеет только обороняться». Но вскоре последовало первое крупное наступление советских войск под Москвой. Тогда гитлеровцы преподнесли следующую безвкусную выдумку: «Красная Армия умеет наступать только зимой». Однако великое наступление 1943 года развернулось летом. Гитлеровцы понатужились и выжали из себя новую басню: «Красная Армия умеет наступать только на своей территории». Но Красная Армия не остановилась на своих границах. Она победоносно шла вперёд, освобождая покорённые фашистами народы и разбивая германские войска на их собственной земле.

Галерея немецких государственных деятелей никогда не блистала прозорливыми умами. На этом тусклом фоне выделялся Бисмарк. В течение двух лет (1859 - 1861) он был прусским послом в Петербурге. Наблюдая Россию, он пришёл к выводу, который выразил в образном афоризме:

«В характере русских медленно запрягать, но быстро ездить».

Соотечественники Бисмарка испытали на себе эти особенности русской езды. В сорок первом, в сорок втором мы запрягали. А потом понеслась русская тройка-победа, пойди - удержи её!

Гитлеровские солдаты поили своих першеронов волжской водой. Они посылали жёнам в Германию фотографии волжских пейзажей. Но чем больше пружина сжимается, тем больше сила её отдачи. Сжавшись у Сталинграда, она отдалась в Берлине. Сравнение это не моё: оно принадлежит одному бойцу, которого я повстречал на войне. Встреча была не случайной: я не раз слышал рассказы о его подвигах, и мне захотелось повидаться с ним. В самом имени его было что-то интригующее: Никита Кожемякин. Своим былинным, богатырским звучанием оно настраивало на то, чтобы увидеть доброго молодца с саженными плечами и трубным голосом. Или, по контрасту, - щуплого сутуловатого малыша в очках, который, в опровержение своей внешности, лих и отважен.

Никита Кожемякин оказался не таким и не этаким. Описать его нелегко по причине крайней заурядности его наружности. Не то, чтобы он был чрезмерно мал, но и не так, чтобы слишком велик. Всё в нём именно было какое-то среднее, в норме, особых, как говорится, примет не имелось. И довоенная профессия его самая небогатырская: библиотекарь. Поистине, если в нём и было что-нибудь выдающееся, так это его ординарность, доведённая, так сказать, до совершенства. Он казался мерой людей. Он походил на миллионы других.

От Никиты Кожемякина я и услышал полюбившееся мне сравнение. Глядя в даль, за Одер, прищурившись и потирая лицо, немного задумчивое, успокоительно обыкновенное, он сказал:

- Я дважды прошагал Россию. Первый раз с запада на восток. Отступая. Это слово даётся мне с трудом. Оно мне не нравится. И сейчас, когда я вспоминаю то время, Красная Армия мне представляется не войском, которое отступало, а пружиной, которая сжималась. Второй раз я прошагал Россию с востока на запад. Наступая. Это слово мне нравится. Пружина развернулась. Сейчас мы на крайнем витке её, на Одере. Пружина развернулась не до конца ещё. Я чувствую за спиной её тугую, упругую силу. Я сам часть этой силы...

Сила нашей армии не только в материальном или в численном превосходстве её над немецкой армией. Быть может, самая могучая сила, самый драгоценный капитал, нажитый нами за двадцать девять лет существования нашего общественного уклада, - это советское воспитание. В дни тяжких испытаний социалистический строй души проявляется с особенной явственностью. Это Зоя Космодемьянская, это Матросов, это Гастелло, это миллионы простых, безыменных советских людей, взрослые и дети. Советская идейность, советский патриотизм впитываются нами сызмала из самой атмосферы нашей жизни. Благородное могущество советского патриотизма можно было наблюдать на детях, очутившихся в неволе фашистских лагерей.

Гитлеровцы угоняли советских детей тысячами. С 1944 года они поставили это дело на широкую ногу. Ограбив оккупированные земли, украв хлеб, машины, скот, фашисты решили украсть у Советского Союза его детей.

Для чего?

Не только для того, чтобы подсечь русскую жизнь под самый корень: для этого довольно было бы и убийств. Но и потому, что гитлеровские рабовладельцы пришли к заключению, что рабов надо воспитывать сызмала. Взрослые несовершенны: они непокорны, они убегают, саботируют, восстают; во взрослом советском гражданине трудно затоптать дух вольности.

Тогда скотское и схематическое сознание гитлеровцев произвело на свет эту отвратительную идею: воспитать племя морлоков. Они рассчитывали на податливость детской души. В пластичной натуре ребёнка, думалось фашистам, постепенно отомрёт память об отчем доме, о ласках матери, о родной советской земле. Запряжённые сразу в тяжёлую работу и постоянно обдаваемые ядовитыми парами фашистской пропаганды, русские дети, по мнению гитлеровцев, мало-помалу утратят всё вольное, своё, особенное, народное, человеческое, советское и, вырастая, превратятся в племя нерассуждающих автоматов, идеально послушных рабов.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.