Кончив есть, молодые люди, не прерывая своих разговоров, по очереди тиснули руку Бондарева, ушли, и потом еще долго через окно были слышны их голоса с улицы.
- Ну, а теперь наша очередь. Присаживайся к столу, - Ксения Михайловна поставила на стол бутылку вина.
Они уселись друг против друга и долго молчали. То ли говорить им было не о чем, то ли наступившая после ухода студентов тишина сбила их...
Павел Ильич выпил стакан вина, вытер губы и стал разглядывать фотографию на стене, желтую, со множеством дырочек от кнопок по уголкам.
- Сохранила?
На фотографии около серой, запыленной стены цеха стояли и сидели молодые люди в кепках, папахах и солдатских фуражках с оторванными кокардами. Лица их были напряжены - и не потому, что они смотрели в аппарат. Все были вооружены. На круглых булыжниках заводского двора полулежала девушка с пулеметом перед грудью.
- С того времени я тебя первого встретила, - сказала Ксения Михайловна. - Вот как ушли тогда, я и не видела никого из отряда. Я и Володю не видела и не слышала о нем ничего, - тихо добавила она и отвернулась.
Ксения Михайловна подошла к будильнику, завела его, а Бондарев наклонил голову и с преувеличенным вниманием принялся скоблить ногтем, пятно на брижах. Он чувствовал себя неловко. Он думал теперь, стоило ли начинать этот разговор. Прошло девятнадцать лет... «Мы же тогда были совсем другими. Разве она, семнадцатилетняя девочка, могла по - настоящему отвечать за свои поступки?»
- Так вот, Павел, я тут не при чем, - с ударением сказала она, - если уж кого и винить, - Ксения Михайловна улыбнулась, - то винить надо Панкратова... Помнишь Панкратова? Все говорил: «Птичьи - малютки»... Так вот Панкратов...
- Как же, помню, у него один глаз с бельмом был. «Дисциплина, птички - малютки!» - и Павел поднял палец, как это делал в далекое время литейщик Панкратов.
- Было мне после очень плохо, очень муторно. От Володи ни слуху, ни духу, и вы, черти, будто похоронили меня: ни один не написал. Может быть, вы и обиделись, но я на вас не в обиде... Вот, если серьезно, Павел... - Ксения Михайловна всем телом легла на локти и наклонилась через стол к Павлу Ильичу. - Если серьезно говорить, человек много помнит. И я все помню, и ты все помнишь. Мы тогда должны были собраться к восьми часам на Каланчевке. У меня все было готово: корзинка, Володины сапоги взяла у дяди Петра из починки. А тут вдруг приходит, помнишь, этот быстренький паренек из лаборатории и говорит, что сейчас экстренное комсомольское бюро, Панкратов вызывает...
- Глупости! - перебил Ксению, вдруг рассердившись, Бондарев. - Бюро, бюро! Какое это теперь может иметь значение? Тебя вызвали на заседание, и ты опоздала на фронт... Ты лучше, Ксения, расскажи, как живешь. Я совсем забыл спросить, как ты теперь живешь...
- Ты говоришь - глупости? А потом, знаешь что, - Ксения Михайловна засмеялась, - ты удивительно ненаблюдателен... Как живу? Вот так и живу.
Ксения Михайловна поняла, что Павел Ильич хотел переменить тему разговора. Но в памяти ее теперь воскрес весь этот день со всеми его страстями, волнениями - весь день в мельчайших деталях.
Ксения Михайловна подошла к комоду, выдвинула нижний ящик, и Бондарев увидел аккуратно сложенное мужское белье, трусики и майки со значками спортивного общества. Тут он подумал, что женщина есть женщина и вот как с возрастом меняются люди. Скажи кому - нибудь про нее, что семнадцати лет она маршировала по Большой Татарской с парнями, тащила за собой тяжелый станковый пулемет и не хотела, чтобы ей помогали. Теперь она довольно толстая женщина, хлопотливая, варенье варит...
Ксения Михайловна запустила руку глубоко под белье и вытащила сверток в шерстяном платке. Она села, положила его себе на колени и торопливыми движениями стала разворачивать.
Освободив место на столе, она начала выкладывать на скатерть странные предметы. Павел Ильич увидел кусочек старенькой клеенки с номером, написанным чернильным карандашом; к клеенке была привязана веревочка.
- Что это? - спросил Павел Ильич.
- У тебя дети есть?
- Я холостяк.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.