Она стояла пристыженная и в то же время разгневанная. Все у нее в груди клокотало, но она не могла двинуться с места, словно прикованная, впившись глазами в свою фамилию на черной доске.
- Стыдно, Паршучихина, - тихо, но выразительно и даже робко, произнес старик Василий Несторович, и от этого укоризненного старческого упрека совсем не по себе стало Паршучихиной.
Она нервно и деланно попробовала отшутиться, но не получилось... Сгорая от неловкости, Шура Паршучихина запальчиво повела плечами и чужим, почему-то надтреснутым, голосом процедила сквозь зубы:
- Подумаешь... очень напугали... ну и пусть! И пошла. Перед ней расступились молча, давая ей дорогу, и она, чувствуя за собой пристальные взгляды, горела желанием скрыться от этих взглядов. Она не шла, а бежала, и уже издали донесся чей-то резкий голос.
- Вот финтифлюшка! Ей что? Хоть в глаза плюй!
Дома уже знали о ее позоре. Отец Шуры, старый рабочий, ударник, насупив брови, ни разу не взглянул на нее, точно ее и не было дома. Мать сурово и скупо за обедом, бросила два слова.
- Отца, валишь! Погляди на него.
«И чего взъелись», - досадливо думала Шура, но вместе с этим родилось ощущение щемящей тоски.
Все рассказала бы Сережке, без утайки, ухажору своему. Но Сережка прошел мимо окна и не один, а с девчатами, и даже не заглянул к ней в окно. Все это заметила Шура, заметила она еще надменную, вызывающую рожу Сережки, точно он знает про нее что-то очень нехорошее. «Не честно», уныло думала она, провожая глазами уходящего Сергея с девчатами. На следующий день Паршучихина вышла на участок. Трактористы встретили ее молча, несколько враждебно. Под перекрестными взглядами подошла она к машине.
- Здорово, ребята! - сказала она несмело. В ответ ей никто не сказал ни слова приветствия. Она упрямо поджала губы и углубилась в свою работу, но через минуту ее охватило раздражение.
- Да наплевать на вас!
Она обернулась назад и зло крикнула ведущему парню, сидевшему на льнотеребилке.
- Чего глаза лупишь? Не видишь, машину заедает.
Паренек, тряхнув курчавой шапкой волос, строго уставясь на Паршучихину, неожиданно забасил:
- А ты, небось, отдохнуть хочешь? Слезай, да катись на лужайку. Лужайка мяг-ка-а-я! Малость заснешь.
Сопля! - досадливо отвернулась Паршучихина.
За спиной, точно сговорившись, заржали ребята.
- Жеребцы! - не утерпела Паршучихина и сразу почувствовала какую-то стеснившую грудь неловкость, тягостно стало Паршучихиной. Чтобы столкнуть эту тягость, она пробовала петь песни, но голос фальшивил глухими, сиплыми нотками.
В обеденный перерыв Паршучихина взяла обед и не расположилась на брезенте, как и все, а отошла в сторону, почему-то стесняясь людей.
На брезенте было весело. Ребята-трактористы придумали игру, которая заключалась в том, что придумывали головоломки. Девчата, собравшись в кружок, что-то вышивали.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
С английского