Володя Сафонов в стремлениях вузовцев, в их жажде знаний видит лишь утилитарный интерес и узкий практицизм. Он злобно и высокомерно записывает в своем дневнике: «Вновь убеждаюсь в том, что они неспособны разговаривать, они могут говорить о практике, зачетах, столовке». Но наблюдательность Сафонова скользит поверху, любовь к красивой фразе и многословным лирическим излияниям мешает ему заглянуть глубже.

И студент Гриша, кажущийся Володе сухим и ограниченным, и Колька дают в романе прекрасный ответ интеллигентски - чванливым мыслям Сафонова.

«В ту ночь он (Колька), - пишет Эренбург, - не спал. Он много думал. Мысли его были (Путаны... Кроме знания существовало другое: звуки, беспричинная боль и огромная непередаваемая радость».

Колька по - особенному воспринимает классическую литературу. Он чувствует силу великого мастерства, но сохраняет самостоятельность суждений.

Отсюда новизна литературных оценок Кольки: «Все это сильно выражено, - говорит Колька, - самый ничтожный человек становится огромным, но чего - то не хватает, все кажется, что эти люди не едят, не работают, не любят, столько все время чувств, что я читаю и спрашиваю, где же чувство?»

В лице молодежи, в ее отношении к технике, искусству Эренбург с пластической выразительностью показывает пути овладения культурным наследством прошлого. Образы Володи Сафонова на одном полюсе, а Кольки, Гришки, Ирины, Вали, Сеньки на другом конкретно и убедительно показывают, что нужно решительно отбросить из старой культуры, а что и как надо из нее взять.

Эренбург сумел также показать и убедить, что коллектив в работе и учебе не стушевывает личных черт, самостоятельности мысли и поступков, но, наоборот, развивает их. Ведь Кольку со всем его личным создал именно коллектив Кузнецка.

Эренбурга можно упрекнуть в том, что контуры новых человеческих отношений он не очерчивает столь четко и полно, как интеллигентски - гнилостное нутро Сафонова.

Несомненно, что Володя Сафонов как тип получился наиболее законченным.

Если образы Коли, Ирины, Груни и созданы Эренбургом с любовью, то, несомненно, образ старого большевика Шора гораздо менее удался писателю. Шор, как правильно уже отмечалось критикой, не только схематичен и аскетичен, но и подан в плане народнической жертвенности и притом расплывчато, неопределенно.

В заключение хотелось бы подчеркнуть в этом романе Эренбурга особенное сочетание смелого реализма с большой лиричностью в изображении большинства людей и особенно молодежи.

Наша жизнь глубоко потрясла, взволновала и даже ошеломила Эренбурга.

Не полностью еще ясны Эренбургу процессы, происходящие в нашей стране, и не все правильно им отражено.

У Эренбурга иногда краски ярче там, где речь идет о рвачах, несознательных вредителях, вроде Толи Кузьмина, о трудностях стройки, чем там, где речь идет о сознательных строителях и радостях жизни, которую дает стройка.

Но основное он понял и увидел: побеждающую в действии силу социализма.

От разрушительного скепсиса в своих прежних произведениях Эренбург сумел подняться до художественно сильного, заражающего бодростью утверждения строящейся жизни.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.