На высочайшей огненной ноте выклик речи, направленной, как пуля, а руки беспомощно трепещут на пюпитре, руки маленькие, с слишком, тонкой кожей и слишком толстыми жилами. Она кончает фразу, округлив по - детски испуганные глаза. Это действительно испуг - сейчас надо вздохнуть. Вздохнуть и набрать воздуха для нового абзаца, это - большая работа. Слишком узки плечи, слишком хрупка выщелоченная десятилетиями грудная клетка. Воздух входит в легкие со свистом, с полустоном удушья. Воздух кажется грубым и материальным в сравнении с этой истонченной плотью.

Складка напряжения ложится на лоб. Глаза закрываются. Кажется, вот откачнется, сядет, ослабнет, скажет: «Не могу больше». Но нет, вновь открываются глаза, тело подается вперед, и новые слова, энергичные, веские, хорошо отставленные одно от другого, слышные издалека, звенящие, падают в молчании аудитории. Голос молод, он бое - вой, - это голос человека, привыкшего перекрывать трудные просторы аудиторий н еще более трудные пространства человеческих сознаний.

И снова звенящая нота, и снова испуганные, остановившиеся глаза. Но закрылись глаза, и, пересекши лоб морщиною усилия, она тянет новым.

Вот такою она лежит в Колонном зале.

Передышка, когда надо вздохнуть.

Смотришь, и кажется, вдох кончится, откроются глаза и вибрирующий страстный голос отшвырнет в сторону вязкую мелодию погребального оркестра, заставит сверкнуть по - настоящему желтое электричество в паутине траура.

Затаиваешь дыхание, ожидая, когда она кончит переводить свое дыхание, но пауза длится, и неподвижна прекрасная линия лица, будто даже подернутого легким румянцем усилия: волосы белее кожи и молодо округл подбородок большевички, упрямой и воинствующей.

Оказывается, 75 лет могут быть возрастом величайшей молодости.

Кому бы пришло в голову назвать ее «бабушкой Кларой»?

Товарищ Клара - да. Наша Клара - да. Но не бабушка. Слишком она для этого была беспокойна, напряжена, насторожена, активна.

В 1931 г. я ее видел в Германском рейхстаге. На повестке стоял вопрос о разоряющихся крестьянах восточных провинций.

Седая голова Клары в острие коммунистического сектора скамей от черных очков казалось черепом.

Я встретился с ней в фойе. Она сразу заговорила о Советском союзе, вспоминала свои свидания с колхозницами на Кавказе, похвалила панферовские «Бруски»...

Ока говорила, волнуясь, голос звенел и дрожал, и за голосом начинала дрожать она сама, как неуспокаивающаяся струна, и тогда подходили ее близкие, гладили по рукам, рассказывали ей что - нибудь тихое, бережно отводили ее внимание в сторону. Но раздался звонок, зовущий в зал заседаний, и, встрепенувшись, вот уже она ловила пальцами в воздухе руку соседа, чтобы опереться на нее. Ведь она была почти слепа.

Как глухим кричат на ухо преувеличенно громко, так к ней люди приникали лицом вплотную, и сна, доселе смотревшая взором, как бы раздвигающим стены, вдруг узнавала человека, и на лицо ее набегала пристальность.

Я ее не видел в Рейхстаге во время знаменитого открытия сессии, но в конце прошлого года я слушал ее выступление на вечере в честь Анри Барбюса. Думали, она скажет два - три слова. Пузырек с каплями стоял у нее под рукой, мягкое кресло должно было ее избавить от всяких лишних движений. Но ей достаточно было только начать, - она встала и, задыхаясь после каждой фразы, произнесла великолепную горячую речь, длившуюся больше получаса, речь, самую молодую из всех, произнесенных за длинным столам. И лишь кончив последний абзац, она опустилась в кресло и огляделась робко, как бы извиняясь за слабость, а хилое ее, колеблемое тремя четвертями столетия тело почти поднял на руки, чтобы отнести в комнату, ее сын - врач.

Близкие рассказывали, как она умерла. Ее давно уже мучила неопределенная болезнь вроде малярии, на долгие периоды истощавшая ее повышенной температурой. Перед последней ночью ей было особенно не по себе. Собиралась гроза. Москвичи вероятно помнят, какой ударил гром около полуночи 19 июня. Она задыхалась и бредила в дремоте, сидя в кресле. В два часа десять минут бред оборвался.

... Она давно уже не могла читать, но ей читали ежедневно и помногу. Ей уже очень трудно было писать, но она диктовала систематически. Она работала над статьей о предателях из II интернационала. Она мечтала приняться за мемуары.

Последнее слово, которое она написала своей рукой, подчеркнув два раза, было «Геринг». Последним словом - имя врага в часы жесточайшей битвы, это хорошо для бойца.

Погребальные мелодии - это смерть. Обугленные по краю знамена - это смерть. Креп на люстрах - это тоже смерть. Но лежащая в цветах, как бы на высоких подушках, Клара - это не смерть.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.