В Нижнем-Новгороде готовилось торжество. Русский промышленный капитал, руководимый С. Ю. Витте, делал смотр своим силам. На языке застольных речей это формулировалось так: «Государь император по неизреченной милости своей даровал Нижнему Всероссийскую Промышленную Выставку».

То были «медовые» годы еще небывалого в России промышленного подъема. Перспективы, казалось, были самые радужные. Поэтому и тон застольных и иных речей был умиленный и торжественный. После закладки выставки на завтраке, устроенном губернатором генералом Барановым, представитель министерства финансов говорил: «Господин министр ожидает, что Всероссийская Выставка в Нижнем - Новгороде покажет, как далеко ушла русская промышленность... Рост фабрично - заводской промышленности поднимет опрос на труд, от избытка которого страдает Россия». Это была жестокая правда. Пищавшая в тисках полицейско-помещичьего пресса деревня интенсивно выбрасывала из своих недр свободную, т.е. излишнюю рабочую силу, подлежавшую новым формам эксплуатации, по европейско-капиталистическим методам. Словом, как выразился местный поэт на губернском завтраке:

Слава знанью и науке

И, мозолистые руки,

Честь вам и хвала!

Так гостеприимно встречали хищники нужные им «мозолистые руки».

Нижнему предстояло использовать выпавшую ему удачу. И Нижний усиленно готовился. Управа заказывала в Москве новые извощичьи пролетки, домовладельцы накидывали цены на квартиры, подрядчики испрашивали под горячую руку субсидии. Строящийся окружной суд спешно приспособлялся для помещения в нем особо почетных посетителей, - тема того времени фельетонная, но вполне запретная. Сооружались трамвай и электрическое освещение, что было уже не шуткой для провинциального города 90 - х годов. Не шуткой, положим, было и учреждение охранного отделения «по примеру столиц». Одна поволжская газета сообщала об этом с притворным простодушием: «Персонал служащих в охранном отделении очень велик, и часть его уже начала свои занятия в нижегородской почтовой конторе. Другим служащим охранного отделения поручен надзор за квартирами и образом жизни большинства нижегородских обывателей».

Газета «Нижегородский листок» не могла остаться в стороне от общего движения. Не так давно она преобразовалась по тому же способу, какой характерен был для многих провинциальных газет того времени: из бесцветного обывательского «Листка объявлений и оправок» она превратилась в газету «с направлением», т.е. получила право писать не только о делах местного городского хозяйства, но и о делах общегосударственных, с некоторой долей критики. Для рядовой провинциальной газеты того времени это было большим «достижением», до такого разрешения она не могла помещать статьи по общим вопросам, если не считать таковыми например пересказ евангельских событий, соответствующих тому или иному церковному празднику.

Итак, «Нижегородский листок» тоже готовился. Он открыл особую подписку на время выставки и объявил новый описок лиц, приглашенных к сотрудничеству; среди них значились: К. К. Арсеньев, В. А. Гольцев, И. И. Иванюхов, Н. К. Михайловский, К. Станюкович. А. П. Чехов, С. Н. Южаков. Впрочем, эти блестящие по тому времени «столичные» имена так и остались только «украшением» газеты, т.е. чистейшей фикцией. Другое дело - Горький. Он был вызван из Самары не для «украшения», а в качестве газетного работника с полной нагрузкой.

Новая перемена города и газеты поставила и новые задачи перед Горьким как публицистом. Прежде всего расширялся круг тем. Пыль на самарских улицах, спящие гласные, хулиганы - горчишники, самодуры клуба канцеляристов - все эти однообразные и убогие «злобы дня» самарской жизни остались позади. В центре. нижегородской жизни стояла «Всероссийская» выставка, и это ставило на очередь ряд вопросов культурного и социального развития страны. Газета Нижнего в связи с выставкой приобретала значение одной из виднейших областных газет. Все это ставило новые принципы фельетона и меняло самый стиль письма. Упрямый задор Иегудиила Хламиды, вызывавший порой жалобы Дробышевского, неодобрение Короленко, сигналы Ашешова, сменяются спокойно полемическим тоном, вызывающая «короткая фраза», которою Хламида бичевал самарских обывателей, исчезает, и фельетоны Горького все более приближаются по стилю к форме статьи.

Нетрудно разглядеть однако в этих осолидненных статьях все тот же упрямый скептицизм и все ту же острую вражду к купеческо-мещанскому классовому быту, который он видит все таким же первобытным и диким. Никакие торжества и флаги не замаскируют этой дикости.

«Я приехал в Нижний, - пишет он в первом же своем выступлении, - и на меня, нижегородца, знающего город, как свои пять пальцев, он произвел странное впечатление чистотой, которая еще год назад совершенно не была ему свойственна, новыми зданиями, скверами, сетью проволок, опутавших его главные улицы, по которым проложена линия электрической железной дороги, и всей своей физиономией благообразной, чистенько умытой, утопающей в смешанном аромате свежерастворенной извести, асфальта, масляной краски и конечно карболки.

... И невольно вспоминаются наши «волгари», люди «по старой вере», благочестивые, сытые. жестокие; люди, ворочающие сотнями тысяч. имеющие десятки барж и пароходов и обсчитывающие своих рабочих на двугривенные; люди, от которых в будни пахнет дегтем, потом и кислой капустой и которые, надевая на себя в торжественных случаях вместо долгополых сюртуков и поддевок «цивильное» платье, и в цивильном платье остаются кулаками и сквозь тонкий аромат духов Аткинсона отдают скаредничеством, кислой капустой, потом, нефтью и всеми другими специфическими запахами истых волгарей».

Разоблачать показное и. вскрывать сущность - такому методу Горький остался вереи и в описании выставки. Готовилась эта выставка в атмосфере угодливого казенного пафоса и расторопного ура - патриотизма. Еще до открытия ее патриотические корреспонденты наезжали в Нижний, чтобы дать читателям отчет о своих впечатлениях. Вот например, как подобострастно писал А. В. Амфитеатров, через несколько лет ставший «отчаянным радикалом»:

«Скажу откровенно: в первый день я решительно ничего не разобрал и не понял, чувствовал лишь красоту и громадность зрелища. А когда после восьмичасового блуждания по выставочной территории я остался один в своем номере, глаз на глаз с только что полученными впечатлениями, в голове закружился великолепный архитектурно - технический хаос... Здесь - лужа, но в луже отражаются фантастические белые купола мавританского здании чудной, смею прямо сказать, волшебной красоты: это - среднеазиатский отдел, воздвигнутый г. Померанцевым, известным строителем московских торговых рядов... Там - яма, но на дне этой ямы нам показывают какие - то трубы и баки, и сопровождающий нас специалист даже крякает от удовольствия: этакого водопровода, восхищается он, он и в жизнь свою не видывал. Вот безобразная гора стружек и деревянного сора, но над горой этой выросло стройное, как будто летящее к небу здание царского павильона... На золоченом шпице черным перпендикуляром торчит громоотвод - строгий показатель вертикальности шатра, предназначенного принять под свой кров самых дорогих гостей выставки, священную особу государя императора с высочайшею семь - ею».

Пафос этот покажется еще забавнее, если взглянуть на фотографии того времени, изображающие выставочные павильоны: это - типичная архитектура той вычурной и слащавой манеры, которую насмешливо именовали «стиль рюсс» и «рококо знай наших», И нетрудно представить себе «волшебную красоту» сооружения бездарного строителя московских торговых рядов, до сих пор безобразящих Красную площадь. Во славу Средней Азии он по отчаянному невежеству своему воздвиг павильон в «мавританском», т.е. в арабском стиле.

В «Климе Сангине» Горький вернулся к Нижегородской выставке. Она дана глазами двух персонажей: Самгина и Инокова. Самгин умиляется, Иноков - корректирует его.

Так же и Горький в то время корректировал корреспондентов - патриотов, обращая внимание читателей не на парадную сторону дела, а на изнанку ее. Эстетика эстетикой, а вот руководители работ по своей возмутительной безалаберности или по дикой жадности не позаботились проложить рельсы, для четырехколесных тачек, и таким образом на художественно - промышленной выставке представлена и выставка изнурительного труда рабочих.

Впрочем хозяева выставки, русские промышленники, старались об одном - «перешибить» соседа: выставка являлась в их представлении грандиозной рекламой фирме. Поэтому основной задачей каждого являлось «прежде всего сооружение умопомрачительной витрины, такой, которая по возможности затмила и стушевала бы все находящиеся в окружности витрины конкурентов. Детищем их мощной фантазии была например колонна из стеариновых свечей в два аршина в поперечине и в восемь высотой. Не уступали ей по изобретательности бюсты четырех императоров из мыла или удивительные ворота из бутылок вин трех цветов во вкусе национального флага. Еще больше удивлял князь Голицын, поставивший в своем «гроте виноделия» статую Венеры, выходящей из вина. Впрочем зрелища по-видимому удовлетворяли публику. «Она, - писал Горький. - просто смотрит на разные вещи, но знать, из чего, как, даже зачем они делаются, не находит нужным. Это - специфически русское познавание - глазами, без участия головы». И вот Горький, подходя к каждому промыслу ставит вопрос о некультурности самой организации выставки, полностью пренебрегши показом трудовых процессов, а отсюда следовал прямой переход к вопросам быта и эксплуатации рабочих.

Обозревая павильон горных округов Сибири, Горький писал: «Очень хочется знать, кто чем и как вытащил из земли эти 10.000 пудов золота и дал государству за 30 лет почти 300.000.000 золотых рублей, не считая серебряных и медных, не принимая во внимание драгоценных камней. Кто они, эти добрые гномы? Как они это делают и как они при этом поживают?»

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.