- Жизнь - она действительно вещь хитрая, - начал товарищ Богданов. - Ведь как подумаешь, какие она выкрутасы иной раз выкомаривает - страсть!...

И узенькие щели глаз, окаймленные густой сединой, еще больше прищурились.

- Вот про себя скажу. Сижу я в этой сторожке уже, почитай, годов с двадцать, а то и более. И все это, как есть, перед моими глазами прошло. Помню как сейчас, хозяина дома того, трехэтажного, Перловского. Барин был что надо, хоть не из бар сам был, а в купцах первой гильдии значился. Строгий был мужчина. Уж у него бивало все в аккурате. Чуть что-нибудь - враз казак с плеточкой, и мое почтение!

Делов, правда, у нас не дюже много было, - кровати делали, - но все же фабрика ничего. Доходы отличные. Бывало, как въедет хозяин во двор на паре вороных - держись!...

А за год до царской войны Перловский смылся. Слухи прошли, что засыпался барин на картах, на вине да на бабах. Пришел заместо него курьезный такой господин с кокардою да со значками - инженер Бреннер. Все кроватное барахло сломали, а заместо него физику стали вырабатывать.

А тут война за Россию мать... святую, да за отечество. И вся что ни на есть физика гранатами, снарядами обернулась. На оборону стал запузыривать Бреннер. И так до октября, пока сосед Путиловец не загудел и не заскрежетал зубами. Пока десятки тысяч московско - нарвских рабочих не пошли походом на учредиловскую компанию.

- Бреннера не стало, сказывали за границу бежал.

- Как-то сижу утром, как сейчас, на этой скамейке и слышу: кричит кто-то, скребется. Глянь во двор, а холуи бреннеровские волокут - кто станок, кто ремень - беда. Ломают все, тащут. Я туда, а один как огреет меня по башке, так и не помню, что дальше было...

Недели должно через полторы оправился. Прихожу на завод - пустота, тишина, как говорится, и спокойствие. В конторе - никого, в мастерской - никого, стекла побиты, ремни ободраны. Погром, одним словом.

Почитай что года два, а то и с половиною, завода никто не касался.

- Насчет народу и в те поры слабовато было. Кто с Юденичем дрался, кто с Врангелем, кто с поляками. А работать на заводе некому. О мастерах толк пошел. Где токаря, а где слесаря не хватает. Сижу как-то, вот как сейчас с вами, приходят ко мне двое из главных мастерских. Один, как потом выяснилось, беспартийный товарищ - слесарь Герасимов, помер нынче, а другой - тот попартийнее - товарищ Туманов.

- А что, ежели мы тут завод учебно-механический откроем? - толковали они.

Но какая тут механическая учеба, ежели все механизмы порастасканы да поразворочены.

- Ничего, - говорят, - большевики и не за такие дела брались. Мы, говорят, сейчас в теплушку да в Москву за разрешением, а там видно будет...

- М-да... Так вот я и говорю. Тяжеловато было. Дров нет - топить нечем. Станков порядочных нет - одни балалайки, да и тех только 12 штук. Насчет бумаги тоже не разойдешься, и писать, бывало, не на чем. Кто на газетах арифметику выводил, кто на чем. Карандашей тоже не ахти. Плотницкими обходились. Инструментом тоже не баловали. Дадут молоток на шестерых - и обучайся, как знаешь. Напильники сами делали. Самокалки не было, так из простой стали их запузыривали.

Балалайки зарядить машиной требуется, а два дизеля без дышлов стоят - не дают никаких атмосфер. Кое-как состряпали один, пустили. Спасибо, комиссар мастерских помог. Пустить-то пустили, а толку - что от слона молока. День походит, два стоит. Смотрю я, бывало, на них и думаю: «Разруха полная, а тут учебу какую-то выдумали». А Герасимов человек настойчивый. Туманов еще хлеще. Инструктора на подбор. Учеба идет - и никакая.

Зайдешь в мастерскую - холодюга такая, что молотка в руках не удержишь, крыша светится насквозь. Влезут ребята на крышу подлатать ее толем, а она по следам за ногами рвется.

Поставили чугунки. То у дороги угля тачку сопрут, то забор сломают и подтапливают маленько. Набежит градуса два-три тепла, подогреются чуть-чуть, сметут со станков снег - и за работу.

- А Николай Платонович Ашарин - инструктор, прямо, что твой командир, по мастерской так и носится. Этому покажет, этому расскажет, иного пугнет, кто лодырничает - красота!... А уж насчет понятия о токарном деле, так Николай Платонович первый сорт. Ему и карты в руки. По сей день здравствует в школе.

Да и не один у нас Николай Платонович. Урусепский, Павел Иванович - тот тоже мастак, спец, одним словом. Отковать что-нибудь, так это уж никто так, как Павел Иванович не откует. Ученикам - отец родной. Любят его ребята почище, чем папашу с мамашей. Чуть что:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.