- Ну и черт с тобой, - досадно вырвалось у Свирина, как будто этим он отвечал мнимым словам секретаря комсомольской ячейки. - Я виноват, что у Прохорова лучшие станки!? - И сейчас же перебил себя: - Маху дал, значит, - виноват. Поторопился, хотел что - то показать, а теперь вот сиди на черной доске! - упрекнул он себя за неудачу.
Свирин вернулся, обогнул полукругом, и снова прошел мимо большой фанерной доски, выкрашенной черной эмалью. Ошибки не предвиделось. Буквы образовали явственно фамилию: Свирин. А чуть поодаль, как бы составленная из двух с, поставленных друг на друга, стояла буква Е. Все было правильно. И потому пришла обида: большая и вдруг. А всех виноватое здесь был Прохоров, бросивший ему вызов индивидуального социалистического соревнования.
- С черным удовольствием вас! - гогоча, закричит Пчела. Он одним уже тем доволен, что выдуманная им эта фраза начинает ходить наравне с разменной монетой. А Прохоров скосит жидкие глаза, прикрытые пухлыми веками, небрежно скажет:
- Достукался?..
Свирин миновал комплект, обогнул отдел фабзайчат и направился в северный корпус фабрики.
Грачев, секретарь комсомольской ячейки, возился над шальным челноком. Обезумев, челнок вгрызся в полотно и наделал мохнатых прогалин. Грачев связывал нити основы, как свое терпение.
- Хреновина получилась вот, - сказал он подошедшему Свирину. Потом вскинул на него раздетые, без ресниц, с широко распахнутыми веками глаза, вспомнил. - Ты чего шляешься? Ведь твоя смена работает!
- По делу пришел, - отозвался Свирин, совсем не ожидавший такой встречи... - На черную записали...
- Значит, заработал!
- ...неправильно это.
- Выработку перепутали?
- Нет, - но записали зря! Грачев отмахнулся.
- Сейчас некогда разговаривать. Надо работать. Зачем бросил станки - то? Не время концы разматывать. Можно и после... У меня самого челнок все полотно, как крот, изрыл. Иди, иди... Зайдешь после работы в фабком. Потолкуем. Я там буду. Катись!...
Того не случилось, что предполагал Свирин. В комплекте приняли молчанием да косыми взглядами. Кроме ничего не было. Только старый Акимов, приглаживая свои ватные усы, не вытерпел:
- Где пропадал - то? Иди заяви мастеру. - Потом передумал: - Не надо уж, - мы станки - то пустили, работают они!
Не переодеваясь, прямо в клетчатом костюме встал Свирин за - станки. И так проработал до гудка, ни с кем не разговаривая, нервничая, скрывая на Прохорова большую обиду. После гудка Свирин заторопился в фабком. Он еще не успел оглядеть подваливших людей, как вслед за ним пришел и Грачев. Грачев подсел к председателю фабкома и предложил Свирину:
- Выкладывай, - а сам тем временем наскоро стал объяснять пред - фабкому причину свиринской жалобы.
Не скоро бы кончил Егор: уж очень монотонисто выкладывал он свои соображения. Похаживал вокруг да около, а самого нужного забывал. Чугунов, председатель фабкома, напомнил ему:
- В чем же ты причину - то видишь? Прохоров дает выработку сверх нормы, а ты... - Чугунов хотел назвать цифру его выработки, но, вспомнив, что не знает ее, досказал как умел: - а у тебя получается несклепестость какая - то!
- ...причину? - Свирин только теперь понял, что раньше он как - то и не подумал о причине, - за что занесли его на черную доску. На минуту замешкался. Валить сейчас на Прохорова обиду свою нельзя. Он понимал это. А другого будто бы и не находилось. Жаловаться же на самого себя просто глупо; не стоило бы затевать волынки... Но причину все - таки надо было найти, и Свирин нашел ее.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.