Социал-демократия всегда остается верной себе самой: парадные выступления с высокопарными речами, и в то же время отрыв от рабочих масс, нежелание общаться с ними, прямое предательство интересов пролетариата. Итальянский «социалист» д'Арагона, яркую характеристику которого дает Джерманетто, непосредственно перекликается с «нашими» меньшевиками, осужденными недавно пролетарским судом.

Милан. Эпоха захвата фабрик. Палаццо Марино, дворец миланского муниципалитета. Там в качестве гостей социалистического городского управления собрался Национальный совет социалистической партии, сессия которого была созвана в Турине, но в последний момент перенесена в Милан... потому что в Турине в это время разразилась всеобщая стачка. Понятно! Ведь речь идет о представителях, так сказать, революционной партии итальянского пролетариата.

Итак, дело было в 1920 году. Перерыв во время заседания Национального совета партии. Буфет.

Д'Арагона, генеральный секретарь партии Всеобщей конфедерации труда - в окружении партийных китов. Тут же и Серрати. Он в хорошем настроении.

- Расскажи нам историю с твоими штанами, - говорит Серрати.

- Расскажи, расскажи, - раздаются оживленные голоса.

- Был я тогда еще очень молод, - так начал теперешний фашист д'Арагона, - и впервые пробовал выступать на собраниях. Федерация поручила мне выступить с пропагандистской речью в одной деревне к северу от Милана. Можете представить себе, как я был горд и как волновался. В ночь перед отъездом я почти не спал. Утром группа друзей проводила меня на станцию, и я отправился. На мне были прекрасные белые брюки, отлично разглаженные, сверкающие, как снег. Люстриновый пиджак, модный галстук, - словом, я был элегантен.

Будущий спаситель итальянской буржуазии от революции и большевизма говорит не торопясь. Все молчат.

- Сажусь в поезд, - продолжает он, закурив папиросу, - разумеется, в пустое купе, чтобы в одиночестве обдумать свою речь.

Поезд, громыхая, подходит к холмам. Я придвинулся к открытому окну, любуясь открывшимся видом. И тут вдруг заметил, что запачкал себе брюки пылью и углем. Стал счищать пятно, но оно от этого стало еще больше. Громадное черное пятно на белых брюках. Надо было что-то предпринять. Кругом никого. Я снял брюхи и смыл пятно в уборной вагона. Вернулся на свое место и вывесил их на солнце. Тут-то и произошла драма: порыв ветра унес мои брюки...

Некоторые смеются.

- Можете себе представить мое положение. Оставалось несколько километров до той станции, куда я ехал. Я знал, что там ждут меня оркестр, депутация со знаменем, товарищи. А я в кальсонах. Мне было вовсе не смешно.

Рассказчика внимательно слушают. Никто больше не смеется.

- Свисток. Поезд замедляет ход. Я заперся в уборной. Поезд подошел к станции. Музыка играет «Рабочий гимн». Вдоль платформы красные знамена. Все это я вижу из своего убежища. Товарищи бегают от одного вагона к другому. Еще свисток, и поезд трогается... Вскоре мы достигли главной магистрали. Я выхожу, со всех ног бегу в контору начальника станции, рассказываю ему, что случилось со мной. Он мне одолжил свои брюки, они были коротки и широки, так как начальник станции был маленький и толстый, а я высокий и худой. И вот я возвращаюсь в Милан... Мне казалось невозможным выступать в таком виде. Вы знаете, в те времена мы любили выступать перед противниками во всем параде. Теперь мне смешно, но тогда я чувствовал себя очень неважно.

В то время как компания оживленно обсуждает случай со своим вождем, который теперь открыто служит фашизму, подходят два человека. По виду это рабочие. Они обращаются к д'Арагоне.

- Товарищ д'Арагона, - говорит один из них, - мы из Верцуоло, работаем на бумажной фабрике Бурго. У нас арестовали нашего секретаря и федерального секретаря, потому что нам удалось призвать к забастовке почти 50 процентов рабочих. Фабрика Бурго еще работает. Если нам удастся подбить еще нескольких товарищей, мы снимем и остальных с работы. Буржуазные газеты не смогут выходить. Но нам нужен депутат, которого нельзя арестовать. Поезжай с нами, дело важное.

Д'Арагона в замешательстве. А число партийных китов вокруг него уменьшилось сразу наполовину.

- Ведь железные дороги бастуют, - говорит д'Арагона, - и, кроме того, я занят на сессии.

Партийных китов осталось не больше четвертой части.

- Что за беда! У нас внизу машина. Едем!

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.