Я снова на ковре-самолете. Я уже не человек с торчащей записной книжкой. Хорошо мне, коротконогому, с длиннополой отвагой.

В городе топала офицерня. Акула контрразведки хватала первых попавшихся. Дымил снаряд восстания.

Ночи наполнялись голосами, выстрелами и пьяными песнями. Нам нет дела до встревоженного города. Мы бережем свет маяка. Мы сторожим жизнь моряков.

Ночью затряслась кованая дверь. Дядька Захар строго сказал:

- Христиане? Благословите грудь крестом...

Человек втянул скулы. Ему было нелегко держаться на ногах. Рука сочилась кровью.

- Христиане, дедушка.

Их было двое. Они принесли к нам тревогу и нетерпение. Мы остановили кровь. Бинты легли на рану. Дядька Захар жевал лыко евангелия. Человек осторожно ему напомнил:

- Убивают, дедушка. Сволочная контра натравила на нас своих борзых. Чудак твой Иисус, дедушка, он давно нацепил эполеты и пишет новое евангелие чернилами из нашей крови.

Два дня мы стерегли незванных гостей. Утром их не стало. Они снова нырнули в буйную реку дней, оставив книги про Ленина. Прощальные их слова упали зернами в весеннюю пашню:

- Большевиком будешь, дедушка!... Снаряд восстания разорвался. Вышла, поднималась, росла, росла песня. Всю сволочь прогнали на суда. Песня металась с повстанческих кос на пулеметные тачанки.

Офицерик молодой,

Куда катишься,

В губчека попадешь

Не воротишься!

Нам нет дела до встревоженного города. Мы оберегаем свет маяка. Мы сторожим жизнь моряков. Если не взорвется до срока лампа - произойдет беда.

Опять затряслась кованая дверь. Мы притаились в уголке. Голоса надрываются.

- Мать!... Мать!... Мать!... Сукин кот, открывай!

Мы защищаем жизнь моряков. Нам нельзя открывать дверь. Глухо стукнул выстрел. Еще один!... Еще!... Пули, точно осы, прыгали вокруг нас. Кажется, задевают. Дядька Захар молчит. Щелкнул замок. Вкатилась офицерская бражка.

- Защищайся, большевистская дрянь!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.